– Ну что, Нигма, сколько балок сегодня положил? – завел любимую телегу Палыч.
– Виталя, картофан не сгорит? – я расставил на куске клеенки, расстеленной на земле, пластиковые стаканы, наломал большими лохматыми ломтями свежий хлеб, располовинил похожим на мачете охотничьим ножом помидоры, вынул из целлофанового пакета вымытый пучок зеленого лука.
– Все нормально с картофаном и с рыбой, – отозвался гигант.
– С рыбой?
– Пацан на велике из Ромашково. Купил, короче. Сомик. В глину – и в угольки. Ща будет.
– Рыба – это хорошо! Да, Нигма? Ну, так что там с балками?
Виталя полез ковырять веткой костер с самого краю, где огонь, уже расквартированный по древесным углям, жил разнообразными мерцающими жизнями, раскопал бурый кусок спекшейся глины, отшвырнул его ногой от кострища, присел рядом на корты и посмотрел на меня:
– Куда ложить?
– Не ложить, а класть, Виталич!
Главным в нашей бригаде, по идее, должен был быть Жумагали – наш бригадир. Но почему-то не был. Несмотря на то, что я приехал на точку последним и не особо разбирался в строительстве, постоянно слышал «Чё думаешь?», «Куда ставить?», «Как крепить?» и вынужден был жить с некоторым напрягом в голове. Получался какой-то замкнутый круг.
– Да накласть. Кому надо, Андрон, тот пусть и кладет, а я буду ложить!
В физическом смысле Виталю бог не обидел. Он был полон здоровьем в каждой оконечности своего могучего тела. От того улыбка его казалась и доброй, и хищной одновременно.
– Вот вы не правы, Виталий, нужно уважать язык, на котором говоришь, – попытался поддержать меня Нигма.
– А ты куда лезешь, студент? Ты, типа, философ? – вмешался Палыч.
– Слышь, Палыч, отзынь от него, – Виталя добродушно, но не без нажима глянул на Палыча.
– А я че? Слышь, дохлый, чем твой язык лучше этого? – Палыч показал дохляку язык и заржал. – Ты че, добрее стал от твоего «кладешь»? Вчера не ты мыша лопатой располовинил? В бараке. А чего он тебе сделал? Это ж рецидив, а, студент? Ты сам за свободу споришь. А мыша свободы лишил и жизни. Как так, а?
– Она мне мешала спать.
– Вот ведь, сука, какая неудобная мышь попалась. Ты же доктор, студент. Спасать должен, а на деле мокрушник. Интеллигент, сука! Как так? А? Виталь! Учить таких надо!
– Кого надо, того пусть и учат, а ты нашего не трогай. Какой ни есть, всяко наш, – сказал Виталич.
Я посмотрел на дохляка. Нигма опустил голову.
– Жарайды! – вмешался Жумагали, – Андрон-джан, наливай пожалуйста.
– Ща. Пускай Виталич победит закусон, и вздрогнем, – я с улыбкой кивнул на Виталю, который очищал от раскаленной глины рыбу, давясь слюной, обжигаясь, но не отступая. – Виталич, ты бы и картофан достал, чтобы не дергаться уже…
– А я вот подумал… – Виталя передал мне разделанную рыбу и полез вытягивать из костра ведро. – Зло живет в человеке. Как болезнь какая.
– Давай,