Как бы ни отличались в деталях и по существу различные толкования, одно совершенно ясно: из-за своей гордыни, зависти и отсутствию смиренной благодарности Богу, человек поддался искушению Сатаны и нарушил Божью заповедь. Так он «промахнулся мимо цели» своего призвания.
В Библии и православном богословии грех, зло, страдание и смерть всегда сосуществуют. Ни одно из них не приходит само по себе, и все они – результат бунта человека против Бога и потери общения с Ним: грех порождает грех.
Из дошедших до нас рукописей Гермеса Трисмегиста, включенных в «Герметический свод» Андре Фестьюжьером особый интерес в свете рассматриваемой темы, на мой взгляд, вызывает «Тайная проповедь на горе и правиле молчания», которая изложена в виде диалога Гермеса Трисмегиста со своим сыном Татом.
«1) Тат. … Поведи же меня теперь, как ты обещал к последнему посвящению возрождения, будь то голосом, будь то тайным путем. Я не знаю, о Триждывеличайший, из какого лона, из какого семени возрождается Человек.
2) Гермес. О, сын мой, лоно есть Мудрость в Молчании, а семя есть истинная Благость.
Тат. А кто ее сеет, отче мой? Я в полном недоумении.
Гермес. Воля Божия, сын мой.
Тат. А как он рождается, отче мой? Лишенный видимого вещества, какое есть во мне, он должен быть иным.
Гермес. Рожденный – иной, он Сын Бога. Все есть во Вселенной, составленной из всех Сил.
Тат. Слова твои загадочны, отче мой, и ты не разговариваешь со мной, как отец разговаривает со своим сыном.
Гермес. Этому роду Истины не учатся, сын мой, ее припоминают, когда Бог этого пожелает.
3) Тат. То, что ты речешь, невозможно и противоречит здравому смыслу… Отче мой, … объясни мне, как происходит возрождение.
Гермес. Что тебе сказать, сын мой? Я могу тебе сказать только вот что: нематериальное видение случилось мне. Милостию Божией я вышел за пределы себя самого, чтобы войти в бессмертное тело, я больше не тот, кем был, я рожден в Уме. Это не познаваемо через слово, не видится через сию материальную вещь, измышленную для видения земного, и потому я больше не тревожусь из-за моей предыдущей сложной формы, и я более не окрашен, не осязаем, не измерим, я чужд всему этому. Ты сейчас видишь меня очами, но сим телесным очам недоступно мое нынешнее естество, не этими глазами меня сейчас можно видеть, сын мой.
4)Тат. Ты сводишь меня с ума, ты лишаешь меня рассудка, отче мой. Не хочешь ли ты сказать, что теперь я больше не вижу даже самого себя.
Гермес. Да будет угодно Небу, чтобы ты, сын мой, смог выйти за пределы себя самого, как уносимый ночью в сновидении, при этом не спя. (выд. авт.)
Тат. Скажи мне еще вот что: кто родитель возрождения? (выд. авт.)
Гермес. Сын Бога, человек, такой же, как и все, по Воле Божьей. (выд. авт.)
5) Тат. Теперь, отче мой, после того, как ошеломляющим ударом ты сделал меня немым, мои ощущения замерли, я могу только думать, и я вижу тебя все время той же величины и тех