Андрей рубил ребрами ладоней ребра, поколачивал кулаками, хлопал и похлопывал сложенными, как для милостыни или под капель, опрокинутыми ладонями. Вдруг он подхватил расслабленную безответную руку Вадима Георгиевича, заломил ее за спину, донельзя оттянул вверх, потом, поразмыслив, – в сторону, точно хотел отломить ее в плечевом суставе. Тяжесть расслабленной руки, се человек. Тяжесть младенца, поначалу младенец почти невесом, он из вечности, из невесомости, вечность – это умиление; потом родная тяжесть дитяти, потом тяжесть руки родного человека, любимого человека, чужого человека. Андрей стал руку трясти, сначала потихоньку, словно просил что, потом сильнее, словно будил, потом трепал, как овчарка предплечье нарушителя границы. Ага, попался! Знай границы, знай!.. То же Андрей проделал и с другой рукой. И вот с дохтурским коварством – потерпите, больной, уже почти всё… и причинить самое мучительное так, что душа заскулит, – он взял обе заломленные руки Вадима Георгиевича, отнял всего Вадима Георгиевича от дивана и встряхнул так, что, будь алтарник в сознании, диван показался бы ему в алмазах и с овчинку. Это лютовство называется жеманным словом «движение». Потом кровожадный шарлатан Колодин что-то бегал пальцами, что-то хлестал расслабленной кистью руки… Закончил он тем, с чего начал, поглаживанием. Поглаживанием он как бы извинялся за причиненную муку, поглаживание было актом раскаянья, но раскаянья, воля ваша, неубедительного и даже предосудительного. Когда Андрей последний раз конфузливо провел ладонью по спине алтарника, ему показалось, что алтарник похолодел.
Завершив свое черное эскулапово дело, Андрей встал с табурета, снял насквозь пропитавшийся потом собачий ошейник с головы. Распростертый вдоль дивана алтарник оставался неподвижен, закоченевшая ступня в носке свесилась.
– Вадим Георгиевич! – позвал Андрей.
Вадим Георгиевич не отвечал, он лежал лицом вниз, и только выглядывал его подогнувшийся нос.
– Вадим Георгиевич!!! – строже позвал его Андрей.
– А!!! – встрепенулся всем телом Вадим Георгиевич.
– Всё.
– А-а… – догадался алтарник, с кряхтением поднялся, посидел на диване ошалело, встал, вдохнул полной грудью, распростер руки и облегченно произнес: – Словно заново родился!
Потом он бдительно огляделся, встревоженно поморщил нос,