Книга первая
Какая таинственная и вечно новая эта книга… В свободные часы растрепанная кудрявая головка погружается в созерцание ее сокровищ…
Вот замок на Рейне, разрушенный рукою времени. Разбойничье гнездо, прилепившееся на высоком утесе, откуда бароны выслеживали и грабили торговые суда. Вот легендарная и страшная Белая Дама[1], в чепце, как у Марии Стюарт. Долгоносый Струзензее и влюбленная в него очаровательная королева.[2] «Как могла она любить такого урода? Милая, трогательная Беатриче Ченчи[3] с полутокрытым ротиком и невинными глазками… За что ты погибла?»
Дальше… дальше… Маленькие пальчики лихорадочно теребят листы и замирают на портрете безумной Иоанны Кастильской[4]. Какая красота! Загадочно глядят глаза из-под тяжелых век. С повязки падает вуаль на стройную, длинную, как у лебедя, шею.
Дальше… дальше… Листы шелестят… О, как бьется маленькое сердце!
Наконец! С глубоким вздохом девочка опускает на колени ручки, тихо сложенные, как бы на молитву. И замирает в блаженном забвении.
Картина венгерского художника. Ангел с мужественной, прекрасной головой несет душу женщины ввысь от дьявола, который злобно цепляется за ее одежды.
О, как горд профиль ангела! Как неумолим его взгляд! Как прекрасны его волосы, вздымающиеся над широким лбом!
Девочка долго, в благоговейном экстазе глядит на это лицо. Потом приникает к нему губами.
…Какие странные узоры на стекле от мороза! Перистые пальмы, высокие горы… Таинственны! цветы и восточные арабески… А вот и буквы… японские буквы, как на шкатулочках… Выть может, эт! сказка? Быть может, здесь разгадка какой-нибудь тайны?
– Госпожа Ельцова… Мария… Потрудитесь повторить задачу! – говорит скрипучий голос.
И серое лицо математика кротко улыбается Худенькая девочка встает. Из ее больших изумленных глаз на серое лицо глядит целый мир, запретный для педагогов, как книга за семью печатями.
О, с какой высоты упала сейчас ее душа!
– Вы опять «отсутствовали», госпожа Ельцова Мария? Садитесь! – кротко говорит фигура из папье-маше и лицемерно вздыхает.
Кол поставил… Кол… – звучит шепот по классу.
Улыбка скользит по лицу девочки. Но через мгновение глаза ее опять вдохновенно глядят на карниз, где дрожит и пылает последний луч заходящего солнца.
«Милое, милое солнышко! Покойной ночи!»
Через год Анна Сергеевна сидит за чашкой кофе в уютной комнатке фрау Кеслер, в частном интернате, которым заведует баварка.
Это красивая брюнетка сорока лет, сильная и жизнерадостная. Она вдова художника. У нее умерли дети. Но старой она себя не чувствует. И не прочь начать жизнь сызнова.
– Как я рада, что вы полюбили Маню, фрау Кеслер!
– Ее все любят, mein Fräulein! Ее нельзя не любить. Мари – очаровательная маленькая женщина. Настоящая женщина. И теперь уже знает себе цену.
– Ах, Боже мой!
– Warum[5] «ах»! Это очень хорошо – знать себе цену! – Баварка заразительно смеется, показывая чудесные зубы.
– А как она учится сейчас, фрау Кеслер?
– Ни шатько-о… ни валько-о… как у вас говорят… Это дитя с фантазией… Она учит, что ей нравится. И очень способна. Но наград от нее не ждите! Она слишком рассеянна. У нее свой мир.
Анна Сергеевна испуганно всплескивает руками.
– Не надо пугаться! Это счастливые дети, у которых есть своей мир! Они не умеют скучать. И они ходят над землей. Над землей, – повторяет баварка, Делая широкий жест. – Мари не знает, что такое зависть, мелочность. Она родилась принцессой. Что! вы так глядите на меня, mein Fräulein? Женщины бывают трех типов: кухарки, гувернантки и принцессы. Там целая книга волшебных сказок, в этих глазах…
Но Анна Сергеевна этими доводами не успокаивается. Мешая ложечкой кофе и щуря на узор чашки близорукие глаза, она боязливо спрашивает:
– А ее поведение, Frau Kesler?
– Примерным его назвать нельзя. Она очень жива. Очень шалунья. Вспыльчива, упряма, эгоистка…
– Ай-ай-ай! Какое несчастье! Неужели же у нее не изменится характер?
О-ла-ла!.. Характер? Was ist denn das?[6] Если характер называется иметь капризы и страсти, то у нее он есть. Между желанием и выполнением у Марш паузы нет. Нравится – подай сейчас! Если нельзя, то слезы и горе, как у взрослой женщины.
– Вы меня очень огорчаете, Frau Kesler! Эта девочка будет несчастна.
– Кто знает, mein Fräulein? Сильно желать чего-нибудь – не есть ли это уже само по себе счастье? Говорят, не жил тот, кто не страдал и не плакал. Не скрою, у Мари есть враги.
– Вра-ги? – Глаза Анны Сергеевны полны ужаса.
– Ха!.. Ха!.. Это, право, не так страшно. И Мари умеет мстить. Вы никогда не видали ее карикатуры?