– Все это так… да что я буду делать с Евлалией Борисовной?
– А начхать мне на твою Евлалию Борисовну!.. Скажите, пожалуйста… Евлалия Борисовна… Она тебе поднесла персидский ковер? Она тебе подарила сервиз серебряный?.. Не Муратов разве? Если с ним поссориться, закрывай лавочку. Сам знаешь, какие убытки понес я прошлый сезон. А вот погоди, как он узнает о вчерашней проделке вашей с кроваткой…
– Странное дело! Я-то при чем?.. Это бабья интрига…
– То-то, бабья… Все вы бабы, как дело дойдет до чужого успеха…
– Вы, надеюсь, ему не рассказали?
– Я-то себе не враг… А и кроме меня найдутся языки. Сама расскажет…
– Черт знает что такое! И угораздило их перед моим бенефисом! Она мне руки вчера не подала…
– И поделом! Не вяжись с бабами! Не пляши под их дудку…
– Значит, она уже принята в труппу? Это дело решенное?
– И подписанное, сударь мой… С публикой не поспоришь.
Только у себя в номере Надежда Васильевна развертывает письмо Муратова. Прочла и не понимает… Читает вновь. Ахнула, за виски схватилась. Тихонько крестится. На глазах слезы. Кто этот неведомый друг? Сам Бог послал его ей в эти трудные минуты… Она плачет сладкими, облегчающими слезами… Потом целует дорогое письмо и бережно прячет его в шкатулку, на дно сундука.
Вдруг она вспоминает большое, грузное тело, седеющую гриву волос, горячий взгляд молодых еще глаз… Да… да… он самый…
Она задумывается.
Лирский в свой бенефис ставит драму Полевого Уголино. Бенефициант играет Нино. Раевская – Веронику.
Театр полон. Новая пьеса всегда интересна. Обещан новый водевиль с пением – со Струйской в главной роли. Лирского любят… Несмотря на ходульность его игры, на «холод его пафоса», как смеется Муратов, неподдельный талант дает себя знать. Он был местами хорош в Гамлете и еще лучше в Отелло. Но бездарная пьеса и ходульная роль Нино, в которой так прославился Каратыгин, оставляет зрителей холодными. Все-таки Лирского много вызывают. Ценные подношения разогревают как будто публику. Чувствуется, тем не менее, что это succès d’estime… Так, улыбаясь, объясняет Хованский своей матери. Она сидит в ложе, обнажив желтые старые плечи, и в лорнет глядит на Неронову. Антрепренер накануне еще пригласил в свою ложу Надежду Васильевну. И все бинокли из партера направлены на нее.
В антракте антрепренер приводит в ложу Муратова.
Растерянный, красный, слегка задыхающийся от волнения, почтительно склоняется Муратов перед Нероновой.
– Так это вы писали? – глаза ее сияют нежностью. – Как мне благодарить вас?.. Я сохраню ваше письмо…
– Это мне надо благодарить вас… Вы подарили мне такие минуты… Теперь я раб ваш на всю жизнь…
Она краснеет. Она счастлива. Никто не говорил ей таких чудных слов…
Взгляд