— Не думаю, — вскользь бросила Женя.
— Учти, мужика жалеть нельзя, это у них заманка такая… Сети расставляет, — пояснила опытная Зинаида и добавила, — ты поосторожней будь с психиатром, чтоб извращенцем не оказался. Они у своих учатся…
— У коллег?
— У калек, у тронутых. А между собой опытом делятся.
— Да ну тебя, — засмеялась Женя, — у меня подруга — психиатр. Она веселая, озорная.
— Ну, не знаю. Так в народе про них говорят.
— Предрассудки, — серьезно ответила Женя.
— Только своего проверь. Теперь всех мужиков проверять нужно… Вот, для примера, Галька, крестная парня моего, познакомилась она с мужичонком. По мне так плохонький совсем, а Гальке понравился. Мы его на вшивость проверить решили. Она с ним на свиданку в ресторан поперлась, а я из-за угла будто случайно выскочила. Он не растерялся и меня в ресторацию прихватил. Тихий мужичонка, вежливый и говорил с придыханием, как Танька Доронина. Думаю, влюбился в Гальку, какой-никакой, а все чай не одна будет, аж порадовалась за нее. Галька душой неплохая, а крестная — так и не нарадуюсь. Ну я из ресторана к своим побежала, а мужичонка ее на огонек пригласил. Я домой стремглав бежала, своему рассказать хотела. Он у меня еврей умный, вот и говорит:
— Не торопись радоваться, Зинуля.
Как в воду глядел Илюша. Наутро Галька к нам прибежала, воскресенье было. В дверь звонит так, будто мертвых поднять хочет. Ну, думаю, ожила, воскресла Галька, аж перекрестилась я, — сказала Зинаида и тут же, вскочив с кровати, осенила себя крестом.
Женя рассмеялась.
— Ты и тогда голая была? — не удержалась Женя.
— Ты чего? У меня ж сынок знаешь какой серьезный? Олимпиады по математике и физике выигрывает. Ох, сбила ты меня…
— Дальше, Зиночка, расскажи…
— Ну, слухай тогда… Галька не в себе была, а я так не сразу врубилась. Рассказала, что Никанор Степанович на дверной звонок перстнем-печаткой надавил, дверь баба открыла, а он ей так вкрачиво, мол, мы, Олюшка, в ресторане с винцом пообедали… А ты нам столик накрой, чтоб коньячок, рыбка, ну и всякое такое. Только, Олюшка, не забудь, как в прошлый раз, долечки лимона корицей обсыпать. Поели, выпили. Никанор Степанович ей все нежно так, Олюшка да Олюшка. Галька наша все думает, сестру небось жалеет. Ни кожи, ни рожи, ну, сама понимаешь, ничего. Вдруг сестричка встает и за ширму шмыг. Галька ее сразу, как вошла в залу, заметила. Ширма, с павлинами на шелку, между двумя окнами стояла. Мебель вся старинная. Наша Галька про себя подумала, что, наверное, что-то еще съестное из-за ширмы вынесет. А тут глядь, баба раздеваться стала. Вещички с себя стаскивает, да через ширмочку перебрасывает. А Никанор ухмыляется и только приговаривает: «Охо-хо-хо-хонюшки». А ручкой этак показывает, мол, и ты, Галка, туда, за ширмочку. Тут-то и смекнула Галька, что Олюшка никакая не сестра Никанору. Смотрины Степаныч устраивает. Наша Галька-то — баба в теле. Вот и решила, на нее посмотрит, да ту, неказистую, и выгонит. Встала из-за стола, да и разделась.