– Идею подсказала одна из проповедей отца. Лучшая в его жизни. – Саул осторожно согнул руку, пытаясь понять, чувствует ли дискомфорт после той истории с растением. Все вроде бы нормально.
– Скучаешь по своему старому делу? Ну когда был проповедником? – спросил Чарли.
– Нет, все еще соображаю, на что нацелилась эта «Бригада легковесов». – Они по-прежнему вызывали у него смутное, но настойчивое чувство тревоги. Что они такое тут затеяли, чего он не видит?..
– А-а, эти, да? – протянул Чарли с зевком и перевернулся на спину. – Никак не можешь оставить этих бригадных в покое, верно? Они просто банда долбаных психов. Да и ты, кстати, тоже. – Но произнес он это с любовью.
Позже, уже засыпая, Чарли пробормотал:
– Не так уж и глупо. Ну, та штука о маяке. Неплохая мыслишка. Вполне возможно.
Возможно. Саул все еще с трудом понимал, когда Чарли говорил искренне, а когда нет. Иногда их постельная жизнь казалась ему таинственной, существующей вне всякой связи с жизнью снаружи, в большом мире.
Да, порой другие люди делились с тобой своим светом, и порой он был еле заметен, слабый, мерцающий, видно, от того, что другим не было до них дела. От того, что они отдали тебе слишком много и для самих ничего не осталось.
К концу своей службы в церкви он чувствовал себя маяком, у которого истощился весь свет, осталось лишь слабое мерцание в глубине сердца. И слова выходили у него изо рта, и было совсем не важно, доносят ли они свет до его прихожан – все равно они просто смотрели на него, но не слушали. Возможно, был свой плюс в том, что его службы являли собой довольно пеструю смесь, привлекая и хиппи, и пуритан, потому что он зачитывал отрывки из Старого Завета, был не чужд идей деизма[6], а в доме отца имелись и книги по эзотерике. Этого отец не планировал: его книжные полки направили Саула на пути, куда сам он предпочел бы сына не пускать. Впрочем, отцовская библиотека всегда была куда либеральнее, чем сам старик.
Потрясение, которое испытал Саул, перестав быть центром внимания, исчезнув долой с глаз людских, временами сказывалось до сих пор, причем наступали эти моменты неожиданно. Но никакой драмы в том, что его приход на севере перестал существовать, он не видел, как и не считал это шокирующим откровением, наказанием за то, что проповедовал и молился об одном, а думал совсем о другом. Довольно долгое время он ошибочно принимал это противоречие за воплощение чувства вины за свои грехи, как реальные, так и воображаемые. И вот в один ужасный день он вдруг осознал, что подвели и предали его страсти, что он сам стал посланием.
Когда Саул проснулся, Чарли уже ушел, не оставив даже записки. Но записка могла показаться проявлением сентиментальности, а Чарли бы