Реально же за этим стоит личностная слабость и беспомощность, чувство одиночества. Окружая себя соответствующими «ритуальными» людьми, такие субъекты прельщаются фундаментальной экзистенциальной иллюзией относительно собственного могущества и значимости. На деле же пропасть между глубинными аутентичными интенциями и ригидными формами Я-образа и самоощущения становится просто катастрофической. Катастрофа состоит в подмене естественного смысла и образа жизни на искусственный, который жёстко обусловлен социально значимой ролью и ожиданиями социального окружения. Загнав себя в престижную социальную нишу, где ему приходится играть жестко фиксированные роли, субъект просто не в состоянии не то что отыскать «дорогу домой», но даже прислушаться к зову собственной глубиной природы.
От того, что субъект оказался в тотальной психологической зависимости от своего «сверкающего социального образа», потребность его в путешествии «к себе домой» не уменьшается, а совсем наоборот – приобретает особую значимость и остроту. Полагаю, что реальный смысл суеты, спешки, «деловой заряженности» и прочей активности, адекватной режиму реализации своего «социального Я», состоит именно в том, чтобы заглушить этот зов естественного – «аутентичного Я».
Содержание мышления, установки, оценки, внутренний диалог субъекта социального самоосуществления призван маскировать зов его глубинной природы «прийти к себе домой». Маскировка эта в силу социального характера нашей психики оказывается весьма успешной. И закономерность «чем мы успешнее в социальном плане, тем успешнее заглушается зов аутентичности» тоже оказывается верной. Однако, как я отмечал выше, только в том случае, если социальная активность не сопровождается приобретением Мудрости. При каких условиях развитие социальной активности приводит к состоянию Мудрости – тема отдельного исследовательского проекта, который, как мне представляется, призван открыть закономерности генеративного расширения «рыцаря социального образа».
Тем не менее, за пределами общественно одобряемой жизни, за пределами социализированного диалога с самим собой, за маскировками нашей аутентичности тоже идёт жизнь. Эта жизнь нашего целостного Я выражает требования нашей глубинной аутентичной природы. Это происходит во всех тех случаях, когда мы поглощены мечтами и воодушевлены творческим разрешением каких-то противоречий; абсолютно во всех случаях, когда нам открываются