После Петра Великого
«Христианский национализм» означает буквально «быть русским значит быть и православным <тоже>», и эта маленькая, но весьма существенная поправка в виде союза «и», этот маленький зазор между православием и русскостью был сделан европейским просвещением.
Существенное значение имели также те культурно-исторические обстоятельства, которые со временем привели к образованию на месте некогда единой славянской общности трех самостоятельных народностей под именами Большой, Малой и Средней Руси, а также более близкое знакомство русских с инославным христианством, постепенно заставившее пересмотреть православно-националистический взгляд на католиков или протестантов как на исключительно «злых еретиков» или «антихристов». Поскольку под «православным национализмом» часто неправомерно понимают такое состояние национального самосознания, при котором ясно различаются и конфессиональная принадлежность и природная народность, постольку имеет смысл дифференцировать данные понятия и говорить в последнем случае именно о «христианском национализме» (в отличие от «православного», для которого существенно как раз нераздельно-слитное восприятие прирожденности и религии).
Разделение религии и природного сознания, или иначе – десакрализация последнего, в контексте становления светской культуры в России, сопровождалось беспрецедентным насилием и над церковью и над природным сознанием. Петровская революция не просто отвергала прежнюю идеологию православного царства, но вместе с тем кардинально меняла и самый быт Московской Руси, находя при этом понимание и массовую поддержку со стороны всех сословий русского общества, предпочитавших совсем денационализироваться (выйти из под власти рода, общины и церкви), нежели продолжать хранить верность природно-отрицательной политике православного национализма, неуклонно умерщвлявшей жизненные силы народа. Из 200 лет существования императорской России первые 100 (добрая половина) фактически ушли на борьбу со старым «церковно-национальным» строем жизни и создание новой – теперь уже не идейно только, но и природно – наднациональной общности во главе с денационализированным правящим классом, опиравшимся в основном на приезжих иностранцев и тонкую культурную прослойку «образованных» русских людей, постепенно охватывавшихся европейским просвещением. Именно в это время Российская империя достигает своих максимальных («естественных») размеров, объединив под властью русского самодержца сотни народов и народностей, подчас не только культурно и религиозно разобщенных, но прежде даже ничего и не слышавших друг о друге. Вершиной могущества новой «наднациональной прирожденности» станет эпоха Александра I, когда «быть русским» значило уже просто быть «подданным русского