А в душе только и клубится: да сколь же можно? Неуж столько прожить, перетерпеть – и до конца не дожить? Да уж вдосталь, кончать бы скорей! Замирялись бы. На что ж она тогда – и лево-руция?
Вот, говорят, и в Венгрии – тож она. И Вильгельма со дня на день скинут. Да вот и кончится всё.
Терпели – и дальше б терпели, ничего такого не ждали. Но коли уже так приключилось, что царя не стало, – так теперь-то чего ж не кончать?
В Перновском полку, уже все знают, давеча не пошли две роты на ночную работу, передовку укреплять, на что, мол, нам теперь это? Мы дальше не пойдём – дослужит и та укрепления, что есть.
И – ничего им. Приезжало начальство уговаривать, кой-как склонило идти работать, – а никого не арестовали.
В пехоте – больше нашего теперь отмах: хватит, теперя домой пойдём! На Пасху будем дома.
А другие говорят: никуда не распустят, так и будем довоёвывать, но питанию сильно улучшат.
А иные булгачат: еще всё назад повéрнется, и царь воротится, и всё будет, как было.
А кто: там, без нас, – землю не почнут ли делить?..
Только темью души застлут: может, и правда там уже делят? Письма – когда обернутся, когда узнаешь?
Но и солдату из строя никуда не податься, хоть и под пули прямые погонят: в армии всё на сраме держится. И кандалов на тебе нет – и не денешься никуда, а пойдёшь, как направят.
Принесли ребята с наблюдательного листовку, с эроплана немцы разбрасывали, но по-русски. Прочли (офицерам не говоря). Там написано: всё англичане затеяли, они царя обманули, на войну подтолкнули, они ж его и скинули. Только англичанам эта война и нужна, а русский молодец-мужик за Англию умирает. А ваши матери, жёны и дети живут в нужде, оттого что Англия вместе с богатыми торговцами задерживает съестные припасы.
Може и так, кто это разберёт. Съестное-то, впрочем, у нас без Англии.
А перед строем читали приказ по армии. Начинает снег сходить с полей. Солдаты! не езди без дорог, не сокращай хождением напрямки по вспаханным полям. Вспомни, что ты и сам хлебопашец, сколько труда и забот стоила тебе каждая полоска.
Это – поверней за сердце забрало. И правда, смотрим на эту землю как на бабу пьяную, поруганную, ничью, как только в ней ни копаемся, как только её ни полосуем. А она ведь – чья-то же родная, да вот Улезьки и Гормотуна. Им-то каково смотреть? С нашей бы вот так, под Каменкой?! – вот так бы лес валили, да так бы окопами изрывали, да так бы ездили наискосок – да разве это стерпно перенесть?
Эх, вся земля – чья-то, везде своё родное, – да приведи Бог к нашему вернуться. И – куда мы запёрлись? И чего третий год сидим, из пушек рыгаем?
Перешёл к Арсению Шутяков, на корточки присел.
– Слушь, Сеня, а не больно мы разомлели? А не рано? И ежели так