Я отпел под гитару вчера свои проводы,
Проводник разрешил мне напиться.
Это было похоже на похороны,
Но народ продолжал веселиться.
Что-то важное скорчилось и погасло,
Жаль, я сам не пойму что.
Может быть, я грущу напрасно?
Грусть не мое ремесло.
Я жду, когда поезд подъедет к городу,
Родному самому на земле,
Ольха поднимет пробитую голову
И улыбнется мне.
Мертвые актеры
На экране мертвые актеры
Дарили надежду на жизнь живым,
Крали открыто зрителей взоры
И возвращали им.
Тридцать седьмое лето
Небо как небо – белый порошок на зеркале синем.
Я лежу на холме,
Читаю бегло строки, уродливые, как линии
Неправильной геометрии в моей голове.
Еще много всего неправильного,
Многое не отсюда.
Я лежу на холме и плаваю
В несовместимости иглы и верблюда.
Зацелуй меня до смерти пьяного,
Милое, белое небо,
Забери меня, прикармань меня,
Я отказываюсь от ночлега.
Я усну на холме сегодня,
На спине, на траве, до рассвета,
И пусть кудри мои причешет мне
Мое тридцать седьмое лето.
По комнате
По комнате и на столе
Разбросаны карандаши и ручки,
Бумага, песни и стихи,
Я рифмам и словам попутчик.
Еще одним короче днем
Жизнь белого листа А4.
И лето прожито в квартире,
Горит слабеющим огнем.
Как флаг победы над Рейхстагом,
Горят сурьмой и медью клены.
Горела белая бумага
И пеплом сыпалась с балкона.
Солнышко
Солнышко красное не попрощалося,
Прокатилось по горизонту и кануло,
Ну а нам с тобой всего ночка осталася,
Бежало время, слезами капало.
Что ж ты, солнышко торопливое,
Не споткнулось, не заигралося
С ребятней кучевой белогривою,
С синеокой тучкой-красавицей?
Ты всё время спешишь в одну сторону,
Колесом красно-желтым катишься.
Заблестит оперенье ворона
Лишь наутро, как только спохватишься,
Как, замешкавшись, мамка, по дому,
Покормить забывает малого
И спешит к нему сломя голову
Впопыхах и едва не падая.
Так и ты неба вечность меряешь,
Возвращаясь всегда на исходную.
Только мне попросить хотелось бы
Сегодня не делать оного.
Нервные сны
В мусорном баке, в который я выбросил
Все свои страхи вчерашнего дня,
Очнулась, проснулась, открыла глаза
Правда, природа которой проста:
Я боялся остаться один!
Шевелилась, как черви в руке рыбака,
Исторгала смрад, и текла,
Пузырилась пеной зловонного рта,
И лилась через край, настигая меня
Снова! Снова! Я дико орал,
«Да я сумасшедший, – себе я сказал, —
Брось, забудь, это было вчера…».
Я проснулся, сильно болела рука.
Опрокинутый стол, переломанный быт —
Сколько лет я вот так вот его разрушал.
Я остался один, я тобою забыт.
Я в костюме теперь на два метра зарыт.
Пришел устраиваться на работу
Меня подташнивает и бросает
В кабинете то в жар, то в холод.
Злость напирает и слабость,
Я чувствую… не сказать что голод,
А непреодолимую тягу
К силовому вмешательству в головы
Тех, кто меня окружает
И наглым способом доит.
Я должен им улыбаться,
Заведомо зная ложь.
Мне нужно сейчас постараться
Удержаться и не вытащить нож,
Острое лезвие правды,
Отточенное до последней буквы,
Неудобно-блестяще-яркое,
Исполосовать