– Да, конечно, глядя на то, что осталось от машины, она должна была подумать, что ее муж задавил кошку, – продолжал доктор, делая укол. – Хорошо, хоть ребенок не сильно пострадал.
При этих словах я почувствовала, что теряю сознание.
– Господа, с бароном Макмайером в машине была девочка. Что с ней?
– Ребенок в полном порядке, несколько легких ушибов, и все. А вы кто, мадам? – поинтересовался комиссар.
Я замялась: Наташка всем представляла меня как свою сестру – жаль, не успела спросить у нее, почему.
– Я сестра баронессы Макмайер и мать девочки, которая ехала с Жаном!
– О, простите, мадам, – комиссар поклонился. – Ваша девочка в гостиной вместе с врачом, медсестрой и няней. Но мы будем вынуждены допросить ее, так как она единственный свидетель. Скажите, мадам, сколько лет ребенку? По нашим законам мы обязаны вызвать адвоката, если…
– Хорошо, хорошо, – перебила я комиссара, – скажите, что с Жаном?
– Он мертв, мадам, – сухо ответил комиссар. – И сделайте так, чтобы ваша сестра не настаивала на осмотре тела. Его уже опознали слуги.
– Но почему, комиссар?
– Он сильно изуродован, зрелище это не для жены, мадам, – еще раз вежливо поклонился полицейский.
Я пошла в дом, за мной брели очнувшаяся Наташка в грязном костюме, комиссар, врач и два ажана.
В гостиной горели все лампы. На диване в горе подушек, укрытая пледом, сидела Маша. Перед ней на коленях я увидела Софи с чашкой, по ее лицу текли слезы.
– Я педиатр, мадам, – обратился ко мне мужчина, стоявший возле Софи. – Ребенок пережил страшный шок, девочку следует поместить на несколько дней в клинику, потом вам, вероятно, потребуется психотерапевт. Ни о каком полицейском допросе не может быть и речи. Детскому организму не под силу такие перегрузки…
– Глупости все это! – фыркнула Маша, выбираясь из пледа. – Может, это ваши французские дети такие нежные, а мы, дети из России, абсолютно нормальные и здоровые люди. Допросить меня нужно сейчас, а то завтра я могу забыть какие-то детали. Мой долг – помочь правосудию. И уберите от меня эту чашку с бульоном. Терпеть не могу воду с жиром!
Комиссар почесал переносицу. Врач снял очки.
– Знаете, мадам, – пробормотал он, протирая стекла, – я много слышал о русских женщинах. Позвольте мне выразить вам свое искреннее восхищение!
– Ладненько, ладненько, мой ангел, расскажи-ка нам все с самого начала, прямо с той минуты, как ты сегодня проснулась, – проговорил комиссар.
Все расселись по креслам, ажаны встали у двери. Софи, вытирая слезы, вновь укутала Машу пледом.
– Утром меня разбудил Жан, – начала Машка. От всеобщего внимания она раскраснелась, и на ее щеках выступили грязные подтеки.
«Значит, она все-таки плакала», – отметила я машинально.
– Он вошел рано, было около восьми. Я оделась, мы позавтракали и составили план разорения.
– План чего, моя белочка? – поинтересовался