Немирович-Данченко, оказывается, был восхищен Маргаритой в исполнении Анджапаридзе и обязательно хотел высказать актрисе свое впечатление от ее игры, от созданного ею образа. На состоявшейся вскоре встрече присутствовал и Игорь Нежный. Ему и слово:
Увидев в глазах артистки смущение, напряженное ожидание, Владимир Иванович рассмеялся:
– Я понимаю, что значит такой разговор с актрисой, и буду говорить вам только то, что меня как зрителя взволновало на вашем спектакле. Знаете что, – Немирович-Данченко прищурился, – я буду вашим зеркалом и постараюсь отразить ваш портрет в Маргарите…
Владимир Иванович начал с рассказа о своей Камелии (так он называл Маргариту Готье), о том, каким сложился образ Камелии в его воображении:
– Французский экземпляр романа Дюма – одна из моих настольных книг. Она чудесно написана, прекрасным языком, и я к ней обращаюсь, когда начинаю забывать хороший французский язык. Образ же Камелии у меня возник от того, как она ездила в экипаже. Я вижу, как она сидит, слегка наклонив свой стан вперед, мило кивая головкой знакомым. На ее тонком, будто просвечивающем изнутри лице – сдержанная улыбка. И вот я сравниваю эту мою Камелию с вашей… У нее такое же прозрачное лицо с легким румянцем, какое было у вас. Таким же бесконечным очарованием веет от нее, как от вас. Только глаза у моей Камелии более скрывают ее настроение, чем ваши глаза, и таких тяжелых век у нее нет… Моя Камелия менее темпераментная, менее подвижная. Мне кажется, что она и в любви более сдержанна. Я представлял ее себе даже в любовном экстазе: она неполно выражала себя, старалась быть сдержанной…
Руки у моей Камелии хуже ваших. Ваши так выразительны – временами от них не оторвешься! И голос у вас как будто создан для Маргариты. Я видел в Венеции, как плетут кружева. Это так легко, грациозно и вместе с тем очень трудно. Почему-то мне вспоминались эти кружева, когда слушал вас. Мне все время казалось, что ваш грузинский язык иной, не как у всех. Такое впечатление, наверное, от изумительных красок в интонациях вашего голоса…
– Многих Камелий я видел, – сказал он после паузы. – Две из них были замечательны. И вот на старости лет я увидел вас и сравниваю с теми двумя Камелиями – Элеоноры Дузе и Сары Бернар. Вы ближе к Дузе. У меня даже было такое ощущение, что вы видели Дузе… Но в последнем акте я понял, что это не так…
Владимир Иванович сказал, что Сара Бернар ему нравилась, но никогда не увлекала. А вот Дузе потрясала, но только местами. У нее были поразительные куски в каждой роли, в том числе и в Маргарите Готье.
– И вдруг здесь, в Тифлисе, я неожиданно увидел вас – такую Камелию, – снова вернулся Владимир Иванович к образу, созданному Анджапаридзе. – Последний акт – это неповторимо. Вы же не видите себя. Если бы вы знали, как вы становитесь некрасивы, когда плачете у окна! Но как