Тем не менее французские солдаты, которые часто казались очень молоденькими, испуганными и одинокими на своих постах, терроризировали всю Медину. У них была сила, и они могли нам навредить.
Однажды в январе 1944 года мама сказала, что король Мохаммед V при поддержке сторонников независимости всего Марокко пришел к французскому генерал-резиденту, высшему колониальному начальству, чтобы официально потребовать независимости. Резидент-генерал очень разозлился. «Да как смеете вы, марокканцы, требовать независимости?!» – наверное, закричал он и, чтобы наказать нас, ввел своих солдат в Медину. Бронированные машины, насколько смогли, втиснулись в извилистые улочки. Люди обратились к Мекке с молитвами. Тысячи жителей читали молитву из двух слов, которую повторяют часами, когда грозит опасность: «Йа латиф, йа латиф, йа латиф!» («О сострадательный!») Аль-Латиф – одно из сотни имен Аллаха, и тетя Хабиба часто говорила, что оно самое прекрасное, потому что описывает Аллаха как источник сострадания, который чувствует твое горе и может тебе помочь. Но вооруженные французские солдаты, зажатые в узких проулках, окруженные людьми, тысячи раз повторяющих «Йа латиф», занервничали и потеряли самообладание. Они стали стрелять по толпам молящихся, и спустя несколько минут трупы уже падали друг на друга на пороге мечети, а внутри все продолжались мольбы. Мама сказала, что нам с Самиром тогда едва исполнилось четыре, и никто не заметил, что мы, стоя у наших ворот, смотрели, как по домам разносят окровавленные трупы в белых джеллабах для молитв. «После этого вам с Самиром несколько месяцев снились кошмары, – сказала она, – вы не могли даже видеть красный цвет и сразу бежали прятаться. Нам пришлось возить вас в святилище Мулая Идрисса много пятниц подряд, где шарифы [святые] совершали над вами ритуалы защиты, а я целый год клала тебе под подушку амулет, пока к тебе не вернулся спокойный сон». После того трагического дня французы всегда стали ходить с оружием на виду, а отцу пришлось получать множество разрешений в разных местах только для того, чтобы сохранить свое охотничье ружье, но и тогда ему полагалось его прятать, если только он был не в лесу.
Все эти события озадачивали меня, и я часто разговаривала о них с Ясминой, моей бабушкой с материнской стороны, которая жила на чудесной ферме с коровами и овцами, меж безграничных полей цветов, в сотне километров на запад, между Фесом и океаном. Мы приезжали к ней раз в год, и я расспрашивала ее о границах, страхах и различиях и почему все это так. Ясмина много знала о страхе, о разных страхах. «Я специалист по страху, Фатима, – говорила она мне, гладя меня по голове, а я вертела в руках ее жемчужные розовые бусы, – и кое-что расскажу тебе, когда подрастешь. Я научу тебя бороться со страхом».
Часто в первые