Воевода – Чего изволите?
Игнатов – Актёров он где нанимает?
Воевода – Так всё наши. Любители. Тут и мои канцеляристы: Иван, Яков, пищик Семён. Братья самого, значит, Фёдора…
Григорий – (Подсказывает.) А семинаристы. Те ж тоже.
Воевода – Молчи, каторжник. Семинаристы ему сдались. Не лез бы в их дела, так, может, пил бы себе сейчас в своё удовольствие и не позорил бы меня перед их высокоблагородием.
Григорий – Так а чо? Отец протоиерей же сказывал…
Воевода – А сами-то в запрошлый раз на театре? Гляжу – рты – во! Поразевали от смеха!
Григорий – (Добродушно.) Так чудно.
Воевода – Чудно… (Игнатову.) Протопоп у нас в Надеинской церкви, с перепугу, что ли, что лицедеи у него прихожан переманят, возьми и скажи меж отроков-семинаристов, мол, кумедийна храмина, что Волковым Фёдором поставлена, богопротивна, и что де собратьям их семинаристам не дело ереси потакать. Вот праведники молодые и пришли к этому герою. (Указывает на Гурьева.) Помоги, мол, Гришенька, братьев наших во Христе на путь истины направить, от лицедейской заразы уберечь. А этому на-руку! Они давно ведут-то счёты из-за девчат. (К Гурьеву.) Кабы тебе что не с руки было, ты б и архимандрита, и архирея б переспросил. А тут – айда гулять, э-э-э! Ишь, заступники божьи! Ну, будет, поговорили. (К Игнатову.) Что насчёт театра, ваше высокоблагородие, так всей комиссией вашей пренепременно просим пожаловать. Это уж как праздник для наших ребят будет. Что ни скажи – столичные гости! Оно и для вас не в скуке. Право слово, в Питербурхе вам того не увидеть. У вас там, я знаю, всё больше заезжие: французские, немецкие там, итальянские кумедианты. А что же его смотреть, ежели ты ни бельмеса не понимаешь? Верно? А у нас, может, и француз написал-сварганил, только Фёдор его по-русски даёт.
Игнатов – А кто же переводит на русский?
Григорий – Кому же ещё? Федька Волков!
Игнатов – Любопытно становится. Любопытно…
Приоткрывается дверь. На пороге один из лицедеев, он же канцелярист воеводства Яков Попов. Под глазом у Якова преогромный синячище.
Яков – Звали, ваше высокоблагородие?
Все присутствующие оценивают физиономию вошедшего, но каждый по-своему: Игнатов с изумлением, Гурьев, как кошка, что знает, чьё мясо съела, Бобрищев, сдерживая улыбку.
Воевода – Нет, ты погляди, каторжник, как ты парню-то физиономию разукрасил. Мне ж его в канцелярии держать стыдно. Ведь что люди скажут?.. (Помолчав.) Значит, так… Вашу любовь друг к дружке я знаю… но оно и к лучшему – сговору не сделаете промеж себя. (Приступает к делу.) К нам ревизия из Питербурху прибыла по винному и соляному откупу. Я тут с их высокоблагородием поговорил уже… и они обещали людей наших не пугать. Только и нам нехорошо перед добрыми людьми оставаться в долгу. Как считаешь, каторжник?
Григорий – Не гоже, точно.
Воевода – Ну а коли «не гоже», тогда так. Как только смеркнется, этот каторжник ведёт тебя, Яша, по всем тайным