Однажды мама вернулась домой довольно поздно, долго сидела в коридоре одетая, а потом, устало разматывая шарф, проронила:
– Я ходила к его родителям…
Женька замерла. Она ждала продолжения, как ждёт приговоренный к смерти указа о помиловании, который зачитывают прямо на эшафоте за несколько минут до исполнения приговора.
– Они сказали, что Миша бросил институт и уехал куда-то на Север. О твоей беременности никто ничего не знал… Ты что, даже ему не говорила?
Женька молча покачала головой. До неё с трудом, как сквозь толщу воды, доходили слова, сказанные матерью. Уехал на Север? Зачем? А она? Ах, да… «Нам надо расстаться…» Мысли путались, сталкиваясь друг с другом. Пространство вокруг словно сузилось и смялось, как лист бумаги, бума…
Как мать успела её подхватить, она уже не видела. Очнувшись, не поняла, что произошло, попыталась резко сесть и вдруг почувствовала, как в животе что-то мягко шевельнулось, скользнуло вниз, потом вверх, потом угнездилось где-то посередине и затихло. Прижала руки к животу, посмотрела на мать совершенно сухими, запавшими глазами и тихо сказала: «Заяц в детстве не труслив».
…Она проснулась первой. Тимка заворочался через несколько секунд, зачмокал губами и высунул из-под одеяла розовую пятку. Женька быстро пробежалась по ней пальцами.
– Вставай, соня!
Пятка дёрнулась, исчезла под одеялом, зато показалась взлохмаченная Тимкина голова и заныла:
– Ещё рано!
– В самый раз! – пропела Женька и, ухватив сына за тёплую ногу, стала щекотать и щипать его круглую попку, залезла под майку, забегала быстрыми пальцами по спине – массаж, массаж! – а он вырывался, хохоча и взбрыкивая ногами, как норовистый жеребёнок.