Будучи статичными, понятия не в силах не только передать творческий характер жизни и бесконечное творение нового (как мы уже убедились), но они не в состоянии схватить даже сущность простейшего движения[475]. У. Джеймс передает эту особенность понятий очень живописно: «Мы живем вперед, мы постигаем задним числом, – сказал датский писатель[476], – а постигать жизнь посредством понятий значит остановить ее движение, разрезая ее как бы ножницами на куски и складывая их в наш логический гербарий»[477].
Вывод, сделанный Бергсоном в «Творческой эволюции», гласит: «…человеческий интеллект чувствует себя привольно, пока он имеет дело с неподвижными предметами, в частности, с твердыми телами, в которых наши действия находят себе точку опоры, а наш труд – свои орудия;…наши понятия сформировались по их образцу и наша логика есть, по преимуществу, логика твердых тел»[478]. Напротив, «конкретное узнается по тому, что оно есть сама изменчивость»[479], и вот на наших глазах конкретное понятие становится подвижным. Выражая становление, такие понятия являются самим становлением, выраженным в форме слова, насколько это возможно. Недаром Бергсон называет свои новые понятия «простыми представлениями»: они, в образном аспекте своей сущности, очень близки состояниям, чувствам, ощущениям. И как «не существует душевного состояния, как бы просто оно ни было, которое не менялось бы каждое мгновение»[480], так и среди бергсоновских понятий нет ни одного, выражающего неизменное и неизменного самого по себе. Так, знаменитый «жизненный порыв» – настолько же образ, насколько и новое, динамическое понятие.
Но поскольку конкретное есть изменчивое, реальное и, следовательно, переживаемое[481], чтобы адекватно применять бергсоновские конкретные понятия, нужно прочувствовать их. Именно эта особенность позволяет нам с такой убежденностью неоднократно экстраполировать свойства образов, данных в восприятии, на бергсоновские образы-понятия. Пусть Бергсон прямо заявляет, что интуиция (которая, как мы помним, выступает залогом появления качественных понятий) не есть чувство, а есть функция мышления, апеллирующая к духу[482], – это не отменяет следующего факта: можно мыслить Аристотелеву форму и даже кантовскую