С друзьями мы ездили в Усадьбу покататься на лыжах, летом купались в пруду, а осенью лазили в сад за яблоками. Последний раз я попала туда в девятом классе на зимних каникулах – Валерка Кудрявцев уговорил меня покататься на лыжах. Кончилось это плохо: я упала, спускаясь с горки, и сломала лыжину. Валерке попало – лыжи были отцовские, а я недели две хромала, потому что вывихнула ногу…
И вот теперь я ехала в Усадьбу с совершенно другим чувством. Погода правда не благоприятствовала – ветреный апрельский день, слякоть… Я промочила ноги, пробираясь по колдобинам, страшно замерзла и мрачно думала, как же я буду добираться сюда каждый день?! Пусть Усадьба недалеко от города, но ехать сюда надо на двух автобусах, которые ходят редко. Не пешком же? Летом еще туда-сюда, но зимой… Может, зря я согласилась?!
Вошла, огляделась – в доме я оказалась впервые, но Онечка много мне рассказывала об усадебной жизни, так что я представляла, где что. Прошлась по первому этажу – пусто и пыльно, кое-где стоит разрозненная мебель, современная и старинная, и та и другая замызганная, на полу сор и смятые бумажки. Я поднялась на второй этаж, свернула направо – вот он, будуар Елены Петровны! Комната была совершенно пуста. Окна выходили в парк – я подошла, выглянула: да-а, парк, конечно, зарос. Онечка рассказывала, что из окна будуара был виден пруд, к которому вела лестница, а внизу сидели два мраморных льва…
Я закрыла глаза и прислушалась, а дом вдруг глубоко вздохнул. Все это время я чувствовала, что он присматривается ко мне – я проходила комнату за комнатой, и везде за мной вились еле слышимые шепоты, вздохи и скрипы: они обсуждали меня, все эти колонны и эркеры, чудом сохранившиеся вазоны и кресла, люстры на цепях и наборные паркеты, кафельные печи и камины. Дом вздохнул, а я рассмеялась: меня признали! Хозяйка вернулась! «Да, теперь ты здесь хозяйка» – беззвучно сказала Елена Петровна, и я невольно оглянулась, но увидела не свою прапрабабку, а немолодого грузного мужчину в круглых очках с очень сильными линзами. Опираясь на палку, он стоял в дверях и рассматривал меня. Потом шагнул вперед. Двигался он, несмотря на полноту, очень легко: казалось, он привязан к своей трости, словно воздушный шарик, и если отпустит ее – взлетит. Он подошел совсем близко и улыбнулся:
– Здравствуйте, Елена Сергеевна! Ведь это вы? Федор Николаевич Челинцев – к вашим услугам! Как я рад вас видеть! А то я один совсем тут замотался. Пойдемте, я покажу ваш кабинет.
И он шустро двинулся в сторону лестницы. Я за ним еле поспевала! Так же трудно было уследить за его быстрой и невнятной речью – Федор Николаевич слегка картавил. Картавил, хромал, пыхтел и потел, ничего не видел в двух шагах, но был настолько обаятелен, энергичен и преисполнен энтузиазма, что мгновенно заразил и меня, так что идея музеефикации Усадьбы, пару минут назад казавшаяся вполне безнадежной, вдруг заиграла новыми красками и возможностями. Федор Николаевич говорил долго, и только я открывала