Французы дерутся жестоко, дерутся отчаянно. На одной квадратной версте гремят 700 пушек; спорные окопы облиты кровью, они то и дело переходит из рук в руки. Вдруг на русской лини раздается громкое, продолжительное – «Ура»! – это сам Багратион ведет свое левое крыло в штыки. Но, увы! и неустрашимости есть предел: Багратион смертельно ранен. Мундир на нем расстегнут, белье и платье в крови, сапог с одной ноги, снят, большое красное пятно выше колена. По лини несется страшная весть о смерти его, и руки у солдат опускаются.
Бородинский бой продолжается до 9 часов вечера. К этому времени у нас введены были в дело почти все войска, за исключением небольшого резерва. У Наполеона же оставалась нетронутой вся его старая гвардия.
Вот поле битвы под Бородиным.
Потери наши были громадны: 58 тысяч человек было убито и ранено; из них убито 22 генерала. Недешево достался этот бой и французам; у них выбыло из строя 44 тысячи; убито и ранено одних генералов 43 человека.
На Бородинском поле после битвы, 17 сентября 1812 года. Художник Х. Фабер дю Фор.
Из писем русского офицера Федора Глинки
21 августа. Мы ложимся и встаем под блеском зарева и громовых перестрелок. Мне уже нельзя заехать домой в Смоленск, – путь отрезан. Иду туда, куда двинет всех буря, войны.
Мне кажется, я переселился совсем в другой свет. Куда ни взглянешь, все пылает и курится. Мы живем под тучами дыма и в области огня. Смерть летает вокруг нас. Нет человека, который бы не видал ее каждый день, и каждый день тысяча людей достается ей в жертву. Здесь люди исчезают как тени. Сегодня на земле, а завтра – под землею. Сегодня смеемся с другом, завтра – плачем над его могилою. Тут целыми обществами переходят с земли на тот свет так легко, как будто из дому в дом. Удивительно, как привыкли здесь к смерти, в каких бы видах она не являлась: свистит ли в пулях, сеется ли в граде картечи, или шумит в полете ядер и вылетает из лопающихся бомб, – ее никто не пугается. Всякий делает свое дело и ложится в могилу, как в постель!
22 августа. Никогда, думаю, не молились русские так усердно, как сегодня. Поутру полки расположились вблизи Колоцкаго монастыря. Там еще оставались два или три монаха. Целый день церковь была отперта и полна. Унылый звон колокола, тихое пение, наступающий вечерний сумрак, слегка освещаемый лампадами, который чуть теплились пред древними иконами, все это вместе чудесным образом располагало душу, к молитве. Глубокое молчание почивало в храме. Никто не смел нарушить его. У некоторых из молящихся только избыток невыразимой печали вырывался в тихих рыданиях, мешаясь с дрожащим голосом убеленного сединами старца-священнослужителя.
Все признаки были на лицо наступавшего великого сражения. Неприятель, сдвигая свои силы, каждый день с большою дерзостью надвигал их на нас. Силы его несметные. Они ширятся вправо и влево, и темнеют, как дремучие леса, или ходят, как тучи, из которых по временам раздаются выстрелы, похожие на гром.
23 августа. Вот и Бородино и