– И-у-ды, – прокаркал старик. – Того самого. Предателя Христа.
– Да на фига им сдался Иуда?
Иван Авдеевич развел руками.
– Я был удивлен не менее твоего. Но Троцкий назвал его первым революционером в мировой истории! Первым богоборцем. Мне была дана неделя на изготовление прообраза. А через месяц мы должны были уже ехать по России, устанавливать эти статуи по всей стране.
– Погоди, дед, у тебя лекарство кончается.
Игорь позвал Изольду.
– Я ее сделал… – бормотал старик, пока жена отключала капельницу. – Я сделал, сделал проклятую статую. В трансе, в состоянии экстаза, гипноза, словно моими руками лепил сам Сатана. Я не чувствовал пальцев, они работали сами, я лепил сутками напролет, а потом упал без сил и спал, спал, спал. Очнулся я глубокой ночью. Я помнил, что работал над статуей, что я ее почти закончил, но как она выглядит, этого я не помнил. Я взял лампу и пошел в мастерскую.
Дед долго молчал, шевеля челюстями под пергаментной кожей. Наконец выдохнул.
– Лучше бы я этого не видел. В мастерской стояла невысокая сгорбленная фигура, под мокрой простыней, она высыхала. Я стянул простыню и поднес к лицу статуи лампу.
Старый художник замолчал, ему было трудно говорить.
– Ну, и что ты там увидел? – поторопил внук.
– Что я увидел? – прошептал старик и вдруг гаркнул срывающимся голосом. – Я увидел воплощенный ужас! – Иван Авдеевич протянул к отшатнувшемуся Игорю костлявые скрюченные пальцы и завопил, брызжа слюной и пуча бесцветные глаза в иссохших воронках глазниц. – Вот этими руками я вылепил исчадие ада! Я привел его в мир. Он смотрел мне в глаза неистовым взглядом пойманного в капкан демона.! Он орал! Вопил. Знаешь, как я сделал ему рот? Я воткнул в глину вот этот кулак, – старик затряс мосластым кулаком перед носом внука, – облепил его со всех сторон, а потом выдернул. И тогда мой Иуда завопил! Он беззвучно вопил мне в лицо огромным зияющим ртом. А ведь тогда у меня был здоровенный кулачище, не то, что сейчас. Я отшатнулся и уронил лампу. Я бежал из мастерской, а вслед мне орало страшное, искаженное ненавистью и гневом лицо страдающего существа, словно бы по пояс погруженного в расплавленную магму огненной геенны. Это был Иуда, стоящий перед петлей. Предсмертный вопль всей его обугленной души вопиял из глиняного отродья. Вот что я увидел, Игорек, вот что…
– Ну, ты даешь, дед, – пробормотал ошарашенный Игорь. – Радзинский отдыхает.
Старик высморкался в полотенце.
– От масляной лампы загорелся деревянный пол, вокруг Иуды выгорело черное пятно. Когда я вернулся на запах дыма, уже пылала половина мастерской. Иуда подвергался обжигу в центре кострища и лицо его дьявольски искажалось в бликах пламени. Он словно бы что-то кричал мне. Он говорил. Я слышал его голос. Я не разобрал слов, все трещало и пылало. Хорошо, что там была мокрая простыня и я смог потушить пожар. Разве это не был мистический знак? Я боялся работать над этой статуей, я же понимал, что свершается магический акт. Мои руки мальфара вылепили не просто фигуру, они вывернули из небытия в мир живых страшный архетип предательства и ненависти. Наутро я увидел