Литературный роман. Максим Шишов

Поэт, которого никогда не было и быть не могло. Господи, да я сам столько лет бился над тем, как оживить эти треклятые слова, как вдохнуть в них жизнь, как научиться писать так, чтобы шло от сердца, чтобы читали, не отрывались, чтобы вышло настоящее, а не вымученная подделка. Господи, ведь надо было написать так, как до меня никто не писал, чтобы ни на кого не похоже, чтобы все было свое – новое, истинное, влекущее. И вот пока я бился над этой загадкой, пришел ты, потыкал пальцем – бордо, сыр лимбургский, roast beef окровавленный – слова завертелись, и составился роман. Чего проще! Чего проще, сукин ты сын!»

      А скандал тем временем нарастал.

      – Постмодернизм, – кричал пьяный Котов. – Весь твой роман пропитан постмодернизмом. К чему это? К чему эти… эти стишки? Прав, прав ты, Максим, – Корниловскому, – форма тогда начинает преобладать, когда сказать нечего! Красиво, газеты хвалят, а содержание – тьфу… Ни о чем! Потешить себя и публику – глядите, как ловко я все обыгрываю…

      Ингиров молча улыбался.

      «Ну, давай же! Маски сорваны. Или ты специально затеял это? Специально пригласил всех, напоил водкой, чтобы прорвало всех, чтобы уже ясно стало – ты на одном берегу, мы на другом и между нами пропасть? Ты вполне мог устроить это, ты хитер, демон, хитер и наблюдателен, и тебе интересно, что за люди окружают тебя. Но от меня ты ничего не добьешься. Твой роман хорош, он ослепительно хорош. Ничего равного ему просто не существует, но я тебя ненавижу. Ты стал моим наважденьем, но будь я проклят, если выдам это. А рыба, что ты заказал, необыкновенно вкусна».

      Я думал так, думал несвязно. Мешал водку и сок. Видел, как восстают на Ингирова все новые и новые враги. Видел, как Агамалеев пытается всех примирить. Как наполняют рюмки равнодушные к шуму официанты. Как бледнеет и сжимается в кресле Ингиров – злой, заострившийся, но несломленный. И представлял себя – тоже злого, но со злостью скрытой и ненавидящей, тоже сжавшегося в кресле огромным пауком.

      «Мы с тобой, только мы с тобой, – стучало в голове. – Ты химера, порождение моей больной фантазии, ты не существуешь даже. Пушкин! Пушкин! Пушкин! Что за идиотская фамилия! Вздор!»

      Плавали бесшумные официанты.

      Два паука притаились друг против друга в креслах.

      Глава 2

      Пока я добрался до дому, разгоряченность схлынула. Тоска и опустошенность заняли ее место. Медленно поднялся по лестнице. Черные, будто гудроном смазанные двери, отражали свет. Я долго не мог попасть ключом в скважину.

      За последний год в моей жизни произошло столько странных и необъяснимых событий. Почему же я думаю о том, что ждет меня за этой дверью все та же сыроватая комната с пятном на потолке, буровато-зеленые обои с розовыми прожилками и оставшаяся с утра в раковине посуда? Хотя грязная посуда сама по себе способна наводить тоску.

      Хотел лечь спать, но понимал, что не усну. Ходил, пил чай, смотрел, как мотается в кружке огненный волос лампы. Смотрел на заснеженную крышу гаража, на черное небо и развесистый фонарь за окном.

      Не доверяйте