Идальго Иосиф. Виктор Зонис

чистым золотом. Это длилось несколько лет, пока на границе не начались волнения и грабежи. Именно тогда, я присмотрел у мавров молодого сильного раба и выкупил его. Юноша оказался не только хорошим охранником, но и очень смышленым, способным выполнять деликатные поручения. Он прослужил у меня пять лет, и я отпустил его на волю. Прошло время, и я забыл о его существовании. Но прошедшей весной, во время религиозного шествия в честь святого Доминика, я увидел во главе процессии, рядом с генералом инквизиции, знакомое лицо. Сначала я подумал, что ошибся – слишком невероятным было предположить, что этот дородный, богато одетый церковник – мой бывший слуга Алонзо. Видно, я очень пристально рассматривал монаха, так как он почувствовал мой взгляд в толпе праздных зевак и обернулся. Наши глаза встретились, и он равнодушно пошел дальше. Я понял, что, действительно, ошибся. Однако, спустя несколько дней, этот человек посетил меня. Это был – епископ Алонзо! И это был тот самый юноша! Он узнал меня тогда, и он никогда не забывал, что я спас его из плена. В общем, сейчас он наиболее приближенное и доверенное к Торквемаде лицо, и он сделает все возможное, чтобы допустить нас к нему.

      – Это, конечно, великолепно, но даже попав к Торквемаде, надо еще и добиться того, чтобы он нас выслушал. И, потом, что мы будем ему говорить? Чтобы он оставил евреев в покое? Это опасное безумие, Якоб! – покачал головой Иосиф. – Мы только вызовем гнев этого фанатика.

      – При обычных обстоятельствах – да! Но у меня есть нечто, что может стать предметом хорошего торга с инквизитором. И, как знать, может так статься, что Торквемада будет вынужден заступиться за нас перед их королевскими величествами. А влияние Томазо на королеву известно всем. Поверь, Иосиф, это хороший шанс! И скоро мы с тобой сможем убедиться – насколько.

      Иосиф, отпустив поводья, медленно ехал по городу. Он внимательно смотрел по сторонам, вглядываясь в знакомые до боли дома, церкви, фонтаны. Въехав на улицу Делья Нуово, он остановил коня перед потемневшими от времени, обожженными щедрым солнцем стенами школы, где он провел десять самых лучших и беззаботных лет. Тогда он знал уже, думал, что знал, чего хочет, и что будет делать, когда станет взрослым и богатым. Сейчас, став и тем и другим, он понимал, что не знает, что делать дальше. Иосиф не хотел бежать отсюда – от этой школы, этих домов, стоящих вокруг, и десятки лет строго взирающих своими узкими, как бойницы, окнами-глазами, на суету снующих мимо людей. За каждым из этих окон была жизнь – со своими радостями и горестями, такими, как у всех остальных, или отличная от других жизней. Но, какой бы она ни была, – она останется в этих стенах, но уже без него. И эти строгие и равнодушные окна будут по-прежнему, молча смотреть на улицы, по которым уже больше никогда не пройдет Иосиф.

      Он спешился, подошел к школе и, опустившись на одно колено, отколол ножом маленький кусочек штукатурки… положил в карман и, не оглядываясь, пошел прочь. Ему пришлось задержаться – дорогу переходила большая группа монахов-доминиканцев. Они шли медленно, как всегда с глубоко надвинутыми на голову капюшонами, смиренно