Письменность отсутствовала. В качестве орудия счета применялся высохший овечий помет или деревянные бирки с засечками.
Все их законы соответствовали нуждам войны и грабежа: храбрецов награждали большей долей добычи, а трусов побивали палками. За все двести лет существования орды жужаней в ней не выявилось никакого прогресса – все силы и способности уходили на грабеж соседей…
Окинув родные горы сумрачным взглядом, Кумеш тяжело вздохнул, плечи его еще больше сгорбились, руки понуро повисли.
– Стоит от зари до зари горбатиться, чтоб тати снова пограбили все! – со злостью выдохнул он.
Два дня назад налетели жужани, принялись грабить беззащитных поселян. Из его лачуги вытянули, связали руки волосяным арканом, перекинули через седло и увезли с собой его правнучку, последнего человека, кто еще оставался из его когда-то многочисленной семьи.
– Кто скрасит своим живым теплом мои последние дни? – с горечью вопрошал он у хмурившейся природы. – Некому… – вздыхал старик.
Вот и придется ему дожидаться неминуемой смерти одному. Никто не подаст ему чашку с водой, никто не протянет кусок лепешки, когда не останется у него сил встать со своего смертного одра…
Но, кроме этой горькой мысли, было еще что-то, что тревожило его и не давало ему покоя. Если к нему внезапно подступит смерть, то никто не узнает про тайну, которую он навсегда унесет с собой в могилу.
И пропадет бесследно самое дорогое, что было у него, что согревало ему душу в самые тяжелые минуты. Нет, он не должен допустить этого…
– Сгину я, а память останется! – горячо выдохнул Кумеш.
Вернувшись в свою жалкую лачугу, старик откинул грубую циновку, обнажил каменистый пол. Острым ножом Кумеш поддел один камень, приподнял, отложил в сторону. Скоро сбоку высилась груда валунов.
Наконец, нож его наткнулся на нечто твердое и плоское. Осторожно, чтобы не повредить, он руками расчистил это место, потянул на себя.
Развернул старик тряпку, и в его руках оказался меч с диковинной рукояткой и посеребренными ножнами.
– Дождался своего часа! – Кумеш с любовью смотрел на меч.
Давно, очень давно старый кузнец выковал его сам вместе со своим старшим сыном. Сами – тогда еще у них водилось серебро – изготовили ножны. Хотели выгодно продать его вождю одного из племен тюрков и на вырученные деньги выстроить просторный дом, поставить кузню.
Но, как саранча, в тот год налетели жужани. Старшего сына и двух его младших братьев убили, трех сестренок забрали с собой.
Старуха, мать его детей, не выдержала горя, помешалась разумом, прожила недолго. Все вынесли из лачуги подлые грабители. К счастью, меч они хорошо припрятали…
– Видишь, как все обернулось… – скупая слеза скатилась по щеке.
Скинув с себя старые и рваные лохмотья, Кумеш натянул на прежде гордо выпрямленные, а теперь ссутулившиеся со временем плечи почти новый