Наш дом стоял в паре миль от деревушки Окволд. Три месяца назад мы переехали сюда из пригорода Ноттингема. Я был страшно недоволен: в здешней глухомани я лишился возможности посещать сомнительные тусовки, где играли сомнительный инди-рок – мое тогдашнее увлечение. Мама до переезда работала в городской начальной школе и теперь наслаждалась покоем. Здесь она могла беспрепятственно слушать на рассвете неумолчный птичий хор и творить удивительные поделки из ткани. Папа же и вовсе осуществил давнюю мечту. Конечно, нам доводилось жить в сельской местности и раньше, но в такой глуши – никогда. Место было по-настоящему уединенным и стояло в окружении густого леса.
Если не считать двух соседних домов да ферм, другого жилья в радиусе мили не имелось. Меня в то время целиком поглотил неблагозвучный гитарный дурман, я ослеп и оглох для остальных красот мира и потому решил поскорее отсюда сбежать. Желание это стало совсем нестерпимым через два дня после переезда. Именно тогда местный егерь принес нам подарок на новоселье.
– Это… заяц? – спросил я, когда папа закрыл за новым знакомым дверь.
– Ага. Прелесть, да?
– Нет, ужас. Как так можно?!
Отец разглядывал мертвого зайца без опаски, но и без особой уверенности. Несмотря на свой наивный восторг, папа явно не знал, что делать с подарком дальше. Освежевать? Сразу кинуть в кастрюлю? Повесить над входной дверью для защиты от нечистой силы? В прошлом соседи, конечно, преподносили папе гастрономические подарки, однако домашний бомбейский пирог в исполнении индийских молодоженов не вызывал подобных затруднений.
Мы застыли под заячьим взглядом – точно так же, наверное, и сам зверек недавно застыл в безжалостном свете автомобильных фар. И тут произошло немыслимое: одно заячье веко зашевелилось, из-под него вылезла синяя муха и поползла по рукаву папиной кофты.
Вечером я пересказал новости своей девушке Дженни, и мы оба пришли к выводу, что наша чаша терпения переполнена. Как заявил Моррисси в альбоме «Мясо – это убийство», мы не примиримся с собой, если не станем вегетарианцами!
Простодушная магия зайцев заворожила меня еще в семь лет – когда в руки попала книжка Кита Уильямса «Маскарад». Сколько раз я продирался сквозь ее головоломки! На любом другом этапе моей жизни печаль при виде мертвого зайца, несомненно, была бы вытеснена восторгом – ведь я получал возможность рассмотреть кумира в подробностях. Но в горячие восемнадцать лет все видится иначе. Выходит, человек может убить дикого зверя и принести его ко мне в дом? Мысль эта не просто противоречила моему убеждению «все живое надо любить». Она подрывала мою веру в то, что полноценная жизнь бывает лишь в городах и лишь у людей в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет.
Отец же смотрел на мертвую зверушку совсем иначе. Убийства он не одобрял, однако радость от приобщения к дикой, кровожадной стороне деревенской жизни заглушала дурные мысли.
Вид