– Слушайте же меня! – заключил шаман, ударяя в священный бубен. – Слушай и ты, чужак! Ты достоин самого страшного наказания, ибо из-за тебя на нас могут разгневаться духи. Уходи прочь, а если вздумаешь вернуться, духи погубят тебя. Да отвернутся от тебя уру-аймах, да изгонят тебя из рода! И пусть об этом моём проклятии станет известно птицам небесным, рыбам речным и зверям таёжным. Пусть они разнесут об этом весть по всему миру, и горе тому, кто попытается оказать тебе помощь!
С этими словами он как-то по-особенному ударил в свой бубен и взмахнул рукой, веля толпе расступиться. Ивану следовало покинуть селение немедленно и безоговорочно, в чём был, без права взять с собой какое-либо орудие или оружие. Без оружия и питания человек, не настолько приспособленный к первобытным условиям, как якуты, в тайге обречён. Но ситуация была слишком накалённой для того, чтобы выпрашивать себе что-либо. А расступившаяся толпа угрожающе размахивала руками, повелительно выкрикивала плохие слова, торопя чужака. Из всей речи шамана Иван не понял почти ничего, в том числе и проклятия. Между тем, это проклятие считалось настолько страшным, что даже шаманы старались не произносить его вслух.
– Теперь ты – как бродячее животное, – зловеще произнёс шаман. – И великий дух Сунг Дьяхын будет преследовать тебя до тех пор, пока не уничтожит.
Не говоря ни слова и даже не оглянувшись на родных, Иван сделал первый шаг по пути в никуда…
2
С каждым днём ветер крепчал, предупреждая о скором наступлении зимы – длительной и морозной. Зябкие ночи стали длинными, а не менее холодные дни – смехотворно короткими. Знал о приближении зимы и великий дух Вилюя – реки могучей и напористой, пробивающей себе путь среди скал, равнин и озёр. Его течение становилось всё менее гостеприимным и всё более слабым, словно дух скучал, подавляя зевоту. Совсем скоро его воды скуёт мороз, и они замрут в продолжительном сне на долгие девять месяцев. Но до этого момента оставалось ещё некоторое время; пользуясь этим, то живое, которое не успело приготовиться к нему, спешило спрятаться как можно надёжнее. Спешил и одинокий путник, неведомо каким образом оказавшийся в этих негостеприимных краях. Если судить по его внешнему виду, можно было сделать заключение о том, что находился он в пути и одиночестве довольно долго. Высокого роста, некогда крепкого сложения, но теперь совершенно осунувшийся и согбенный тяготами и лишениями, он напоминал не представителя цивилизованного мира людей, а, скорее, тень. Кожа на его лице почернела от недоедания и долгого пребывания на ветру и солнце, тощие, ослабевшие от недоедания руки, украшенные многочисленными ссадинами и вздутыми венами, беспомощно свисали почти до колен, как плети; впрочем, путник предпочитал прятать их в карманы изодранной куртки. Он продвигался вперёд медленно, не поднимая ноги, а, скорее, влача, из чего можно заключить о хроническом недоедании и усталости, а также и о том, что определённой цели путешествия он не имел. Он шёл, казалось, лишь затем, чтобы не упасть, ибо вряд