Когда верх ящика покрылся разложенными на нем картами, мадам Рыжкова сказала:
– Я буду называть каждую карту, а ты будешь запоминать, как она выглядит, научишься раскладывать карты. В дальнейшем мы будем с тобой общаться с помощью этих карт.
Старушка принялась показывать ему картинки и объяснять, что на них изображено. Примерно так мистер Пибоди учил Амоса разбираться в зрителе.
– Дурак потому и дурак, что не понимает своего счастья. Он не замечает приближения беды.
На карте счастливо улыбающийся молодой человек бодро шагал с утеса в пустоту пропасти.
– Его распирает гордость за миг до того, как он сорвется вниз. Он похож на ребенка. Такой же, как ты.
Рыжкова улыбнулась. Амос оторвал взгляд от ее гнилых, пожелтевших зубов и посмотрел на маленькую собачонку, которая жалась к щегольскому, с загнутым вверх носком, башмаку Дурака.
– Собака может иметь несколько значений. Это либо защитник, либо враг. Все зависит от конкретной ситуации.
Так она проговорила с ним несколько часов, выкладывая карты крестами и линиями, водя своими скрюченными пальцами поверх таинственных символов. Когда наступила глубокая ночь, старуха похлопала рукой по ящику и тихо рассмеялась.
– Из тебя выйдет превосходный слушатель. Мы сработаемся. Я вижу, что ты зеваешь. Уставший ум – плохой слушатель. Ступай спать, – сказала она и одним кивком выдворила его из фургона. – Приходи завтра. Продолжим твою учебу.
Рыжкова обучала его после представлений при свете свечей. Обычно она слишком уставала, чтобы снимать со стен драпировку сочных, красного и голубого, цветов. «Классная комната» Амоса превращалась таким образом в уютную гостиную. Ему оставалось только смотреть, слушать, а время от времени и растворяться. Плавная, успокаивающая речь мадам Рыжковой убаюкивала Амоса. Иногда он невольно становился частью карты, погружался в нее, теряя ощущение собственного тела. Когда такое случалось, старушка лишь сильно топала своим башмаком по полу, издавая громкий гортанный звук, и Амос возвращался из мира грез. Тогда мадам Рыжкова ему улыбалась, хлопала его по плечу и начинала объяснять заново.
Амос начинал запоминать. Он полюбил разодетого в желтое и оранжевое Дурака, полюбил собаку, которая вполне могла в последний момент выручить своего хозяина из беды. Паренек привык к голосу мадам Рыжковой. Он напоминал Амосу шум ветра в кронах деревьев, когда он бегал дикарем по лесу. Со временем он обнаружил, что, даже если старушки рядом нет, ее голос продолжает пульсировать в нем. По вечерам, когда они переезжали из города в город, Амос наблюдал за тем, как мадам Рыжкова раскладывает карты крестом с вертикальной