Интерн Ольга, дежурившая в субботу, уже шла к кафедре, и на нагоняющего её Николая, обернувшись, презрительно поморщилась: «Сиди уж!». Обгонять юную стерву, отталкивая её по пути к кафедре было просто противно, уж не говоря о том, как это выглядело бы, поэтому он опять не стал связываться – смолчал, скрипнув зубами и сев на угловой стул первого ряда. Ольга быстро и чётко доложилась по оказавшемуся спокойным дежурству, и, с достоинством спускаясь, ещё раз поморщилась на него, становящегося на то же место. То, что Николай доложил про пятничную ночь после доклада о субботе в другое время выглядело бы по меньшей мере странно, напрашиваясь на замечание, но в этот раз никто внимания на случившееся не обратил. Похоже, что все ждали, пока интерн закончит, потому что после его короткого доклада о количестве принятых больных, первичных диагнозах и двухминутного отчёта по женщине, дотянутой им и Ольгой Андреевной до реанимации, никаких вопросов не последовало. Выступила Агеева, доложила об обеих умерших за выходные на реанимации и интенсивной терапии: обе в одну и ту же ночь. Больная Кузнецова, 54, – исход не поддававшейся купированию диабетической комы, и больная Грибкова, 66, – сочетанная острая почечная и лёгочная недостаточность, к тому же на фоне внезапной и непонятной потери зрения.
Расходились бесшумно, без обычных обсуждений прошедших выходных и обмена новостями. Слишком плохими были эти новости. Несколько человек прямым ходом подошли к завотделением и стоящему рядом с ним Дашиному другу. Николай понятия не имел, что у Даши есть молодой человек, хотя это напрашивалось само собой, – но это его не заботило ни на минуту. Владимир Анатольевич сказал, что важной может оказаться каждая деталь, но может ли таким быть его дурацкий разговор с ней в середине дня, он весьма сомневался. Или тот непонятный тип, устроивший драку и сбежавший… Николая неприятно кольнуло, что обе умершие за выходные больные опять были с классическим русскими фамилиями: Кузнецова и Грибкова. Ничего это не значило, конечно, – таких или похожих фамилий в России семь на десяток, и в Дашину теорию это его поверить не заставит, но всё же, – да, странно это всё.
Лицо у парня было совершенно мёртвое, такое, что мороз пробирал по коже. Такие лица были у родителей Алексея Панфилова, когда полтора с лишним года назад Николай пришёл рассказать им, как его убивали{2}. Такое лицо было у Лёшкиного семнадцатилетнего брата, выскочившего тогда за Николаем на улицу и поклявшегося на стоящий над домами крест Измайловского собора, что в институт поступать не будет, а пойдёт туда, где его убили. Что парень своё обещание сдержит, Николай не сомневался. На таких ребятах держится Россия. Но теперь это…
Николаю пришлось ждать в стороне, кинув куртку и свитер на другой стул, поближе к выходу. С ним и заведующим отделением разговаривало человек пять врачей – и почти наверняка кто-то из них видел Дашу после него. Берестова. Хорошая фамилия,