Я бывал здесь несколько раз в детстве, когда моей матери пришло в голову, что у меня слабые легкие; а так как уже тогда мы временами вынуждены были существовать в режиме строжайшей экономии, то вместо Ривьеры меня возили сюда. Целительная сила природы и пр. – не помню, как это будет на латыни. (Я твердо убежден, что мертвые языки – не для живых людей, и ни одному учителю не удалось меня в этом переубедить). Смутно помню самого старика Ирвина – пожалуй, только фирменные черно-седые блессингемовские брови и приятный запах его трубочного табака.
Но ничто в обстановке дома не разбудило моих воспоминаний. Так как я приехал неожиданно, то не смог заранее договориться об уборке, и дом встретил меня во всем своем misère. Я бродил мимо громоздкой, покрытой отсыревшими чехлами мебели, мимо паука, свившего свою паутину прямо на камине, по скрипучей лестнице на второй этаж. И тут, подобно Робинзону Крузо, я заметил в многолетней пыли следы.
Стараясь двигаться как можно тише, (хотя до этого я перемещался по дому отнюдь не бесшумно и давно мог спугнуть таинственного посетителя) я вернулся к груде своего багажа и достал лежащий сверху пистолет – один из той дуэльной пары, за которую я должен Монктонам двадцать фунтов.
Осторожно, стараясь, чтобы ступеньки под моими ногами не скрипели, я поднимался по лестнице, прислушиваясь к любому звуку. Но дом был полон ими – шуршанием, щелканьем, вздохами и стонами ветра в каминных трубах.
Следы заканчивались у двери одной из спален. Я не знал, вломиться ли туда с решительным криком, на манер героев бульварных рассказов, или красться, затаив дыхание; а потому выбрал нечто среднее.
На широкой кровати, до подбородка укрывшись сорванным клочьями балдахина, сидел человек и смотрел на меня широко открытыми, блестящими глазами. Длинные черные волосы сбили меня с толку – на мгновение мне показалось, что это женщина; но лицо, полускрытое спутанными прядями, было мужским. Мой незваный гость сидел молча, все больше вжимаясь в стену. Взгляд переходил с моего лица на мой пистолет. Я не заметил на его лице ни испуга, ни удивление, одно только напряженное внимание. Он, казалось, сосредоточенно размышлял, глядя на меня; и я чувствовал, что мой гость способен на труднопредсказуемые поступки.
– Вы кто такой? – задал я резонный вопрос. – Он промолчал.
– Откуда вы взялись? – попробовал я снова. – Что здесь делаете?
И снова молчание.
– Вы немой?
– Вы преступник?
Он медленно покачал головой. Его спокойствие в чужом доме выглядело довольно странно.
– Ты не немой, но говорить не хочешь, – начал я раздражаться. – Excellent! И что, по-твоему, я должен с тобой делать?
– Придется