– Да ты слабак! – воскликнула Диана с сожалением. – Рыцарь должен всегда твердо стоять на ногах, иначе он не достоин быть рыцарем. Вставай, – она протянула ему руку.
Они стояли друг против друга и молчали. Ему было стыдно и больно. Впервые хотелось заплакать от обиды. Но он душил в себе эту слабость, поэтому и не мог говорить.
Диана понимала, как унизительно для рыцаря быть осмеянным дамой, быть поверженным ею, и боялась говорить, чтобы не бередить его рану. Единственное, что пришло ей на ум в этой ситуации – поцеловать Ирвина в лоб, что она и сделала.
И в тот же миг грянул гром, сверкнула молния, и на землю обрушился ливень.
– Что ты стоишь? Прячься скорей, – крикнула Диана, втянув Ирвина под еловые ветки.
Лицо Ирвина было мокрым от слез. Они все же вылились наружу. Вылились в тот самый момент, когда полил дождь. И прогремевший гром был его громом и молния – его молнией, разделившей жизнь на «до» и «после».
До поцелуя Дианы Ирвин был юнцом, глупым мальчишкой, верящим в сказки. После поцелуя он стал рыцарем, защитником сказок. Он шагнул под ветки, прижал Диану к груди, выдохнул:
– Душа моя, любовь моя навеки…
– Ania mia, ti amo…[2] – повторила она.
Мгновение спустя защебетали птицы, солнечный луч пробился сквозь тучи и разлил золотую краску на землю. Только хрустальные капли на еловых иголках напоминали о дожде, омывшем мир…
Диана и Ирвин долго гуляли вдоль берега Луары, говорили, смеялись, молчали, снова говорили. Попрощались они на закате. Диана сказала:
– Пора, мой друг, – поцеловала его в лоб, исчезла.
– До завтра, душа моя, – проговорил он, гладя вдаль. Снял доспехи, спрятал их в сумку, которую дала Диана, пошел в замок.
Мосье Жермон поджидал его у дверей. По напряженному выражению его лица Ирвин понял, что-то случилось.
– Королева прислала к нам своего человека, – сообщил Жермон, озираясь по сторонам. – Весьма неприятный господин. Удивился, что тебя нет в замке и мы не знаем, где ты гуляешь. Задал несколько странных вопросов слугам, вызвал к себе Сюзанну. Они разговаривают уже четыре часа. Я подслушивал под дверью. Она плачет. Плачет четыре часа, это невыносимо. Это начало финала. Если так дальше пойдет, мы все обречены…
– Не стоит раньше времени паниковать, мосье Жермон. Все еще может измениться, – сказал Ирвин. – Думаю, все не так страшно, как вам кажется.
– Нет, нет, мой дорогой мальчик, мне ничего не кажется, – проговорил Жермон, покачав головой. – Я достаточно долго живу на свете, чтобы делать смелые заявления. К тому же, моя интуиция еще ни разу меня не подводила. Уверяю вас, Ирвин, нас ждут серьезные испытания. Беззаботная жизнь в замке Фальков закончилась, помяните мое слово, – он посторонился, пропуская Ирвина к дверям. Но в последний момент сжал его руку:
– Умоляю, ни о чем ему не рассказывайте. Ни о чем… Это спасет вам жизнь.
– Благодарю, – сказал Ирвин,