– Надежда Ивановна, – спросил он, – можно начинать?
– Да не торопись, студент.
Она весьма строгим взглядом обвела группу собравшихся на площадке соседей, а потом, приподняв бровь, кинула взгляд на Бориса Ильича.
– Значит, вы пострадавший, – обратилась она к нему, а вслед кинула помощнику:
– Запиши адреса свидетелей и пусть покинут место преступления.
Когда люди рассосались по своим квартирам, причем их двери по причине любопытства остались не до конца закрытыми, Надежда Ивановна приступила к допросу потерпевших.
– Шарики на цепочке? Оригинал, нечего сказать. Акунина, видать, начитался, – следовательница писала протокол допроса, примостившись на ступеньке, подложив под себя те самые брошенные преступником рекламные газеты.
Во время допроса Борис Ильич очень нервничал. Он не хотел, как уже говорилось, огласки, поэтому говорил Надежде Ивановне, что лучше вообще уголовного дела не заводить, потому что все равно оно окажется «глухим». Но та усмехалась, качала головой и возражала, что рано или поздно так называемый почтальон где-нибудь да проколется.
4
Светлана Рязанцева, секретарша (по штатному расписанию – делопроизводитель) Максима Павлодаева была родом из Любани, и на выходные всегда приезжала к матери, если, конечно, шеф не просил остаться, чтобы заехать к ней, когда его жена Наташа делала в субботу визит своим родителям, жившим на другом конце города. Но такое случалось редко, и поэтому Света садилась в пятницу вечером на электричку, и через пару часов входила в скрипучую дверь небольшого, деревянного, крашеного охрой, родного дома. Здесь прошло ее детство. Мать Светы замужем никогда не была, да и не слишком к этому стремилась, в отличие от многих других женщин. Она ставила приоритет женской свободы выше семейного рабства. Мужчины, хоть и занимали в ее жизни не последнее место, однако никому из них не удавалось поселиться в ее сердце надолго. Дочку она родила, когда ей было уже далеко за тридцать. Ее бабка была, как тогда говорили, ворожеей, причем потомственной (ее мать, любанская мещанка Пелагея, привлекалась полицией по обвинению в колдовстве). Ну а мать Светы, Вера Олеговна, говорила, что бабка передала ей все секреты ведовства и гаданий. У Веры Олеговны был спрятанный за занавеску старинный книжный шкаф, где стояли потрепанные, изданные до революции, книги по магии. Тусклое золото их корешков тонуло в глубине полок, которые служили также пристанищем сотен всяких баночек и мешочков, где хранились всевозможные сушеные травы, а также те самые колдовские предметы, какие обязаны быть у всякой ворожеи. А это, если читатель смотрел фильмы о колдуньях, вещи странные и всегда вызывающие пугливое любопытство, – змеиная кожа, к примеру, сушеные жуки, какие-то косточки, спутанные клубочки выпавших волос, куриные лапки, свиные копытца и все такое прочее.
К услугам Веры Олеговны прибегали не