Сердце у Анастасии Серафимовны в этот момент разрывалось на тысячи маленьких осколков, ей очень тяжело было это скрывать, но она собрала всю свою гордость и величие и взглядом не выдала себя.
Фаечка, заметив изменения и решительность прежней барыни, только порадовалась и с улыбкой побежала ставить самовар.
Анастасия Серафимовна, увидев процессию, шедшую к гостевому домику, отвернулась от окна, но вздохнула с облегчением всей грудью. Вера Алексеевна, незаметно сидящая в кресле, мысленно поддерживала племянницу, но сказать что-либо в этот момент не решалась.
Вечером за ужином Тимофей Васильевич осторожно поинтересовался отсутствием Анны и получил лаконичный ответ:
– Анна пожелала переехать в домик для гостей. Отныне кушать она будет только там.
– Ну, в домик, так в домик, – тут же сдался барин.
Вера Алексеевна молча взглянула на племянницу и осталась довольна ее решением. «Нечего за одним столом с ними сидеть девке нахальной». Мысль свою она после ужина дважды выскажет: впервые тем же вечером Федору Кирилловичу, а на следующий день самой Анастасии Серафимовне. Только тогда племянница поймет, что тетка тоже все видит и давно догадалась в чем дело.
Вечером того же дня она придет к Вере Алексеевне в комнату и впервые разрыдается от всей души.
Вера Алексеевна, гладя ее по голове, словно маленькую девочку, будет только приговаривать: «Ты поплачь, поплачь», – сама украдкой смахивая слезы.
– Ты, Настенька, все правильно сделала сегодня, все правильно.
– Но как он мог, как он мог, в нашем доме? – рыдая, Анастасия продолжала жаловаться. – Мне так плохо, так плохо. Как он мог?
– Он мужчина, Настя. Эта девица крайне соблазнительна.
– Да, она молодая.
– Ты, что ли, старая?
– Но у меня нет детей, нет. А у нее будет, будет. Поэтому он к ней, к ней все бегает, а меня, меня совсем не видит. Я столько лет пыталась создать уют в доме, все беспокоилась, обо всех заботилась, а сейчас как будто и не было меня никогда и не нужна я никому.
– Что ты, что ты, дорогая! Да как же ты не нужна? Как же мы о тебе не беспокоились? Ты же ничего не видела и не слышала. Я к тебе за эти недели сколько раз подходила, ты же словно приведение по дому ходишь и ничего не видишь.
– Вы подходили?
– Подходила и поговорить пыталась, и Федор пытался. Уж какой-никакой, а и то несколько попыток сделал.
– И Федор Кириллович подходил? Не помню, ничего не помню.
– Настенька, голубушка, мы на твоей стороне. Поведение Тимофея никто не оправдывает, а девки приблудной тем более. Ты молодец, ты сегодня все правильно сделала, и тебе нужно и дальше быть столь же стойкой.
– Стойкой? – снова разрыдавшись, уткнулась в тетушку Настя. – Да где ее взять, эту стойкость?
– Ты поплачь, поплачь, сегодня поплачь, а завтра с утра делами домашними займись.
– Какими делами? Я ничего