«Но ведь помню! Помню даже эту восхитительную картину в журнале – пять «отл.», одна «пара», снова пять «отл.» и «отл.» за четверть. Но все-таки какова училка! – подумалось ему. – Ну что она ко мне пристала? Та-ак. Потом мы шли домой. Потом пили коктейль в кафетерии. Потом дома читал книгу, пока не пришел отец. И он что-то сказал. Что? Ну? Что же он мог сказать такого страшного? Нет, не помню, – мучился в догадках Максим, но память отказывала именно здесь. – Вот хлопнула дверь, вошел отец, слышно, как в коридоре он снимает сапоги. Я откладываю книгу и показываю ему дневник».
– И что? Есть, чем похвалиться? – спросил отец.
– Я как бы и не хвалюсь, а так, просто расписаться надо.
Отец доволен. Видно, что доволен, улыбается. И, улыбаясь, говорит:
– Что, что?
В это время тяжело застонал, а потом страшно закричал сосед по палате – подросток с забинтованной головой. Этот крик подбросил Макса и вынес его в коридор.
– Там, там… этот, – сбивчиво сообщил он сидящей за дежурным столом уже знакомой медсестре.
– Ничего, – успокоила юношу толстушка и кинулась в палату. – Это у него бывает. После операции. Ты не бойся. Я ему обезболивающее уколю, и он опять спокойно ляжет…
Но Максим уже не слушал тараторку. Мимо на каталке быстро провезли кого-то забинтованного.
– Девушку машина сбила. На операцию повезли. Тяжелая. Сам профессор будет оперировать, – также глядя вслед, объяснила, вернувшись, медсестра.
– Это который? – рассеянно поинтересовался занятый своими мыслями подросток.
– Который тебя лечит. Ну, сегодня приходил, Василий Иванович. Золотые руки! Только здесь – вряд ли… хотя загадывать не надо. Твоего соседа по палате Василий Иванович с того света вернул. Вроде выздоравливает, хотя и кричит от боли пока… Ну хорошо, иди в палату, отдыхай. Скоро твой отец приедет. Профессор позвонил.
Юноша кивнул и, оторвав взгляд от закрывшейся в операционную двери, неуверенными шагами поплелся к туалету. Там он долго с удивлением таращился в зеркало – рассматривал свое лицо, словно не узнавая себя. Он и одновременно – не он. Те же карие глаза (от отца!), те же густые темно-каштановые волосы, порядком отросшие, те же широкие брови. Но детская припухлость щек сменилась туго натянутой на скулах кожей. Глаза запали и казались неестественно большими. Даже бывший предметом насмешек нос – «картошкой» – теперь заострился и приобрел более правильные нордические очертания. И губы вот… – подросток вытянул их трубочкой, потом поджал, потом улыбнулся. – Уже не «губки бантиком». Хотя… Нижняя осталась такой же пухлой. Но в целом увиденное Максиму понравилось. Из зеркала на него смотрел тот, кем ему и хотелось быть, – по крайней мере, уже не ребенок. Объяснив это значительным похуданием, Максим принялся за гигиенические процедуры.
Появление отца в майорских погонах и с новенькой Звездой Героя на груди было исключительно эффектным.
– Сразу