«Пушок» по-латыни vellus. Я вызываю в памяти страницу из «Анатомии Грея»[1], откуда узнал это латинское слово, – и вижу изображение фолликула. Кроме того, я помню текстуру и переплетение волокон бумаги. Направленный на нее слабый свет настольной лампы. Запах сандалового дерева от девушки, сидящей через три стула от меня. Я помню все подробности с идеальной четкостью, хотя эпизод абсолютно пустячный, ничем не примечательный. Тем не менее он запечатлелся в каких-то мозговых клетках моего гиппокампа, как и все другие мгновения жизни. Я по своему желанию могу активизировать нейроны и перемещаться во времени, оживляя тот день во всей полноте чувств.
Один из многих незначительных дней в Гарварде тридцать восемь лет назад.
Если говорить точнее, то тридцать восемь лет, четыре месяца, пятнадцать часов, пять минут и сорок две секунды назад. Сорок три. Сорок четыре.
Я опускаю руку и чувствую, как удлиняется и сжимается каждая отдельная мышца.
Мир несется на меня.
Манхэттен, угол 42-й и Лексингтон. Шум машин и строительных работ, бредущая толпа, холодный декабрьский воздух, на несколько секунд – когда отворяется дверь кафе – рулады Бинга Кросби, поющего «Silver Bells»[2], вонь автомобильных выхлопов, фалафеля[3] и мочи. Ощущения, бьющие через край, чистые, ошеломляющие.
Словно ты спускался по лестнице, на которой нет последней ступени, и оказался не на твердом полу, а провалился в пустоту.
Словно ты сидел на стуле, а потом понял, что это кабина истребителя, несущегося с тройной скоростью звука.
Словно ты поднял лежащую шляпу и обнаружил под ней отрубленную голову.
Паника иссушает мою кожу, паника охватывает мое тело. Моя эндокринная система впрыскивает адреналин в кровь, зрачки расширяются, сфинктер сжимается, пальцы складываются в кулаки…
Контроль.
Баланс.
Дыхание.
Мантра: «Ты доктор Эйбрахам Каузен. Ты первый в истории человечества стер границу между обычными людьми и анормальными. Твоя сыворотка некодирующих РНК радикально изменила твою экспрессию генов. Ты был гением по любым меркам, а теперь стал чем-то бо́льшим.
Ты сверходаренный».
Люди проходят мимо меня, а я стою на углу и вижу вектор каждого. Могу предсказать мгновения, когда они пересекутся, споткнутся, когда замедлят шаг, когда у них зачешется локоть. Если захочу, то смогу свести все к линиям перемещения и силы, создать интерактивную карту, на которой словно переплету нити ткани.
Какой-то человек толкает меня, и я не отказываю себе в удовольствии – тут же во всех подробностях представляю, как ломаю ему шею: одной ладонью упираюсь в его подбородок, другой хватаю за волосы, выставляю вперед ногу для устойчивости и делаю резкое вращательное движение от бедра, чтобы амплитуда была максимальной.
Я оставляю его живым.
Мимо проходит женщина, и я узнаю ее тайны по сутулым плечам, по локонам, которые ниспадают ей на лицо и мешают периферийному зрению, по тому, как мечутся ее глаза при звуке клаксона такси, по мешковатому жакету, безымянному пальцу без кольца и разношенным туфлям. На брючине у нее волоски шерсти трех разных котов, и я представляю себе квартиру, в которой она живет одна, в нескольких остановках электрички от Бруклина, хотя, вероятно, и не в шикарном районе. Я вижу, что в детстве она подверглась насилию (со стороны дядюшки или друга семьи, но не отца), сделавшему ее затворницей. Некоторая бледность и дрожащие руки свидетельствуют о том, что она выпивает по вечерам – скорее всего, вино, судя по зубам. Стрижка говорит о ее доходах – не менее шестидесяти тысяч долларов в год, а сумочка определяет максимальный предел в восемьдесят тысяч. Работает где-то в офисе, где ее контакты с людьми сведены к минимуму. Работа связана с цифрами. Возможно, бухгалтерия крупной корпорации.
Наверное, так воспринимает мир бог.
И тут я замечаю две вещи. Во-первых, из носа у меня идет кровь. И во-вторых, за мной наблюдают.
Это проявляется покалыванием того рода, который дураки определяют понятием «коллективное бессознательное». На самом же деле органы восприятия просто собирают индикаторы, однако их обработки в лобной доле мозга не происходит: дрожание тени, частичное отражение в стекле, почти, но не совсем неощутимое тепло и звук другого тела в помещении.
Я же могу легко исследовать первоначальный возбудитель, сфокусироваться на нем – так наводят резкость в микроскопе. Я вызываю мою чувственную память последних мгновений, структуру толпы, запах людей, движение машин. Линии силы рассказывают мне всю историю, как рябь на воде сообщает о подводном камне. Я не ошибаюсь.
Их много, они вооружены. Они идут за мной.
Я кручу головой, щелкаю пальцами.
Вот будет занятно.
Глава 1
Время их поджимало, но Купер все равно не мог оторвать глаз.
Веревка как веревка – обычный синтетический ярко-желтый шнур,