– Кто они такие? Охотники за раритетами? – спросил я, но мой вопрос проигнорировали.
– …иначе мир, в каким ты его знаешь перестанет существовать. Я хочу, чтобы ты знал, – ты имеешь на это право, потому что этот ключ…
Это были последние слова учителя. Когда по моему зову в палату прибыла реанимационная бригада, Михаил Владимирович уже умер. Смысл последней фразы едва ли дошел до меня. Я не обратил на нее внимания, ведь на моих глазах умер человек…
Я не помню, как оказался в полутемном больничном коридоре. Там горела только одна лампа над обитой металлом дверью рентгеновского кабинета, отбрасывая тусклый синеватый свет на стоявшие у стены стеллажи. Тени от них ложились темными зловещими стрелами прямо под ноги.
Кто-то вывел меня из палаты и провел, объяснив, что где-то здесь выход.
Мне показалось странным, что в коридоре никого не было. Наверное находясь под прессом пережитого, я попросту не замечал ничего вокруг.
Горло скреб тошнотворный больничных запах. С каждым вздохом кислорода становилось все меньше, и я задыхался, почувствовав облегчение только когда вырвался на шумную многолюдную улицу.
Трясущимися пальцами, наверное с третьей попытки, я вытащил сигарету из пачки и нервно втянул горьковатый дым своих когда-то любимых сигарет. Со времени встречи с учителем я почти не курил. Это было первая сигарета за год. Вид у меня в тот момент, вероятно, был совсем неважный, потому что продавщица табачного киоска, отложив свои кроссворды, с сочувствием долго смотрела на меня. Я отошел за угол, чтобы хоть как-то успокоиться и прийти в себя.
– Сафронов Михаил, если не ошибаюсь, – вежливый почти вкрадчивый голос прозвучал над самым ухом. Я вздрогнул и выронил сигарету. Повернув голову, уткнулся носом в грудь атлетически сложенного человека, который был почти на две головы выше меня. Довольно часто приходилось встречать особенно высоких людей, но этот парень, помнится, произвел на меня тогда особенное впечатление.
– Кто вы такой? – весьма неприветливо спросил я, невольно отступив на шаг, чтобы видеть лицо собеседника. Раздражение вызвал не сколько незнакомец, сколько я сам, точнее моя неуместная демонстрация нервозности.
Незнакомец, впрочем, ничуть не смутившись моей неучтивостью, привычным движением достал из бокового кармана потертой кожанки служебное удостоверение.
– Майор Синченко, – коротко представился он, пристально глядя в глаза, от чего мне сразу сделалось не по себе, – следователь по делу о нападении на Гарина Михаила Владимировича.
– Чем могу помочь? – холодно спросил я.
– Вы последний, насколько мне известно, кто встречался с Гариным перед нападением и единственный, кого он захотел видеть перед смертью. У меня к вам будет несколько вопросов, не уделите пару минут?
Я глубоко вздохнул и опустился я стоявшую в двух шагах скамейку:
– Что вы хотите знать?
Выбравшись наружу