– Он что, с хронометром там стоял?!
– А ты что думал, – сказала мать неожиданно спокойно, даже насмешливо. – Ты думал, здесь так легко сохранить тайну? Горячий уголь за пазухой? У Дегтярева два спектакля на Коне… Ты же ему конкурент. Каждый новый спектакль на Коне – пожиратель старых спектаклей, они уступают ему время, они идут все реже… Чтобы не допустить тебя на Кон, кое-кто из шкуры вон выпрыгнет. Пощады не жди…
– Я знаю, – сказал Тимур.
– Ты «знаешь», – мать усмехнулась. – Дурак.
Повернулась и вышла.
Некоторое время он сидел над остывшей тарелкой. За окном давно уже стояла темнота; маленькая лампа над раковиной была сейчас единственным источником света во всей их небольшой квартире.
Наконец Тимур встал. Включил свет в гостиной; постоял перед дверью маминой комнаты. Решился. Вошел.
Мать лежала в темноте – на диване, лицом вниз.
– Ма, – сказал Тимур, остановившись в двух шагах от дивана. – Ты же сама играла на Коне. Почему тебе кажется странным, что я тоже хочу попробовать?
Молчание.
– Ма… Я уверен в себе. Я знаю: то, что я сделал… то, что мы сделали, – это по меньшей мере хорошо…
Мать пошевелилась. Села.
– Мой учитель, Григорий Петрович…
В темноте Тимур не видел ее глаз.
– …Всю жизнь ставил великолепные спектакли, – негромко продолжала мать. – Получил все возможные звания, награды, призы… Воспитал два поколения учеников… И ни разу не обращался к Кону! А под старость не выдержал… видно, жил в нем этот червячок – быть признанным Коном… И поставил премьеру на Коне! Я была в зале… все его ученики были в зале… Зал был… битком – знаешь, Кон любит, когда в проходах стоят… И мы увидели, что наши старые артисты, наши золотые дедушки и бабушки, наши кумиры… что они бездарно врут. Что они патетичны. Что они некрасивы, пафосны, неискренни… Кон не принял этого спектакля, уж не знаю почему. Те же старики в других спектаклях Кона – блистали… А этого спектакля Кон не принял, и мы, сидящие в зале, увидели все, что нам полагалось увидеть. И они, увенчанные лаврами старики, поняли все, что им надлежало понять… Сразу после премьеры было три инфаркта. А Григорий Петрович…
– Я прекрасно помню эту историю, – сказал Тимур.
– Что ты можешь помнить, ты тогда был пацаном…
– Я знаю, что Кон жестокий.
Мать усмехнулась в темноте:
– Ты не представляешь, до какой степени жестокий. Но узнаешь, если Кон не примет твоего спектакля. Тогда тебе придется менять профессию, Тимур, менять навсегда… ты это понимаешь?
– А если Кон примет?
Мать помолчала.
– …А твои артисты, все эти странные ребята… которые не хотят идти в нормальный театр, не хотят бегать в массовках и выпрашивать эпизодики… Которые хотят сразу – и на Кон! Которым тоже придется идти в гардеробщики сразу после премьеры… и дай-то Бог, чтобы все они остались живы и здоровы, если Кон не примет спектакля…
– А если примет?
Новая