– Макс, зачем ты оправдываешься, как маленький? – упрекнул его дядя. – Я ценю твое ответственное отношение к работе, но контролировать тебя не собираюсь. И таких жертв мне не надо. Главное, чтобы у тебя внутри стены не шатались и фундамент держал. Это самое важное.
– Знаешь, у меня бывало, что я проезжался за счет других и считал это в порядке вещей. Больше я так не хочу.
– Не горячись, парень. Ты забыл одну существенную особенность: мы с тобой не чужие. У нас с твоим отцом дважды был разговор. Вначале, когда еще была жива твоя мать. А потом, когда он заболел. Я обещал Коннору, что буду тебе помогать всем, чем смогу. Тебе достаточно лишь попросить. То же самое сделал бы он для Руби, случись что со мной. Упрямство – наша общая черта. И гордость. Каким ты умеешь быть упрямцем, я знаю. – Винс одобрительно улыбнулся. – И особенно это касается просьб о помощи. Можешь себе представить, как я удивился, когда ты позвонил.
– Представляю.
– Ты правильно сделал. Внутри ты чувствовал: я всегда помогу тебе. Вся наша семья. – Винс толкнул Макса в бок. – Так изволь принять мою помощь, племяш.
Макс шумно выдохнул.
– Знаешь, какая работа сейчас для тебя самая главная? Сделать так, чтобы отец тобой гордился. Окончательно поправиться. Ты меня слышишь?
– Слышу, – глухо ответил Макс, сглатывая.
Винс скомкал пакет из-под сэндвича и спрыгнул на землю.
– Вот и прекрасно. Обеденный перерыв окончен. Хватит пялить глаза на мою клиентку. Подымай задницу и пошли работать.
Встреча «Анонимных наркоманов», на которую Макс приехал утром, не отличалась от аналогичных встреч в других местах. Макс сидел в зале церкви, окруженный незнакомыми людьми, и каждый из них был жертвой того или иного пагубного пристрастия. Он представился собравшимся, затем стал слушать их истории. Истории тоже были чем-то похожи: отчаяние, просьба о помощи извне, сожаления о содеянном и путь к выходу из тупика. Еще в реабилитационном центре Макс постепенно стал с бо́льшим вниманием и сочувствием относиться к чужим рассказам. Сейчас он слушал, понимая, что за каждой историей стоит человеческая трагедия.
Он не раз спрашивал себя: почему это понимание появилось у него не сразу? Макс помнил, как поначалу на групповых сеансах он разве что уши не затыкал, не желая слушать чужие исповеди. Было ли это эгоизмом? И да и нет. По сути, каждый рассказ, который он слышал, каждое повествование о том, как говорящий издевался над своими близкими, больно били по Максу. Все это было отчаянно знакомо: доза дороже жизни, и плевать на последствия. В каждом рассказчике Макс узнавал себя. Эта жуткая наркотическая тяга, которую можно лишь заглушить, но не уничтожить до конца; эта потребность в прощении и страх перед ним. Слушая других, он испытывал неприязнь к себе. Макс ненавидел себя за то, что менял дорогих ему людей на кокаин, тонул в болоте жалости к себе, тешился пустыми обещаниями, чтобы потом снова потянуться за коксом. Да, он был таким. И вопрос: далеко ли он ушел от