Уральские рассказы. Дмитрий Мамин-Сибиряк

уже не представляло особенной опасности. Порша выкинул снасть на самую последнюю барку, там положили ее мертвой петлей на огниво, теперь оставалось только осторожно травить снасть — то есть, завернув ее на огниво, спускать кольцо за кольцом, чтобы несколько ослабить силу напряжения. В первый момент, когда Порша завернул канат вокруг огнива двумя петлями, он натянулся, как струна, барка вздрогнула и точно сознательно рванулась вперед. В этот критический момент, когда натянувшийся канат мог порваться, как гнилая нитка, Порша осторожно начал его спускать на огниве. От сильного трения огниво задымилось и, вероятно, загорелось бы, но Исачка вовремя облил его водой из ведерка.

      — Крепи снасть намертво! — скомандовал Савоська. — С коня долой…

      Все сняли шапки и помолились на восток.

      — Спасибо, братцы! — коротко поблагодарил Савоська бурлаков.

      — Тебе спасибо, Савостьян Максимыч… С веселенькой хваткой!

      XIII

      Весь берег, около которого стояло десятка два барок, был усыпан народом. Везде горели огни, из лесу доносились удары топора. Бурлаки на нашей барке успели промокнуть порядком и торопились на берег, чтобы погреться, обсушиться и закусить горяченьким около своего огонька. Нигде огонь так не ценится, как на воде; мысль о тепле сделалась общей связующей нитью.

      При выходе с барки Порша с обычными причитаньями ощупывал каждого бурлака, чтобы грешным делом нечаянно не зацепил с собой полупудовой штыки. Исачка и Кравченко были осмотрены им особенно тщательно, начиная с котомки и кончая сапогами.

      — А я у тебя, Порша, беспременно сдую штыку, — шутил Исачка во время осмотра. — Верно тебе говорю…

      — Без тебя знаю, что сдуешь, — стонал Порша. — Варнаки, так варнаки и есть… Одна у вас вера-то у всех, охаверники!…

      Когда очередь осмотра дошла до баб, шуткам и забористым остротам не было конца. «У нас Порша вроде как куриц теперь щупает», — острил кто-то в толпе. Но Порша с замечательной последовательностью и философским спокойствием довершал начатый подвиг и пропустил без осмотра только одну Маришку.

      — Ну, ты и так еле ноги волочишь, — проговорил Порша, махнув рукой. — Ступай себе с богом…

      Появился Осип Иваныч. Он совсем охрип от трехдневного крика и теперь был под хмельком.

      — Где это вы все время были? — спрашивал я его.

      — Как где? С караваном плыл… Ведь на всех барках нужно было побывать, везде поспеть… Да!… У одной барки под Кашкой кормовое поносное сорвало, у другой порубень[14] ободрало. Ну что, Савоська, благополучно?

      — Все благополучно, Осип Иваныч… Только вот кабы дождичек не подгадил дела.

      — Ох, не говори… А все из-за этого Егорки, чтобы ему ни дна ни покрышки!…

      — Я то же говорю! Пожалуй, настигнет нас паводок и камнях, не успеем выбежать…

      — Ну, бог милостив… Вы с чем пьете чай: с ромом или коньяком? — обратился ко мне Осип Иваныч.