Чем отличалась работа в «Интуристе» от работы в «Спутнике», так это чистописанием. Несмотря на слухи, что «“Спутник” – филиал КГБ», там ничего писать не заставляли, особенно с учетом возраста гидов. В «Интуристе» же дело было поставлено куда основательнее. После работы с группой или отдельным туристом абсолютно все гиды писали отчеты; трудно поверить, что все они без исключения были на крючке у КГБ: наверное, кто-то из них был штатным сотрудником Комитета («офицером действующего резерва КГБ СССР»); кто-то, подобно Азадовскому, был тем или иным способом заловлен в сети; а кто-то, вероятно, вообще не имел никакого отношения к спецслужбам.
Словом, работа была прежней, только с обильной писаниной; но ничего особенного по-прежнему не происходило, все служебные обязанности оставались в рамках переводчика. Лишь изредка его вызывали (в «Спутнике» обычно для расспросов была комната в гостинице, в «Интуристе» же была на законных основаниях спецчасть) и задавали вопросы о ком-то из туристов. «Не показалось ли тебе, что он знает русский?» – «Нет, не показалось». – «Не пытался ли отделиться от группы?» – «Нет, не пытался».
В августе 1962 года Азадовского вновь пригласили на беседу, в этот раз – к одному из руководителей ленинградского «Интуриста». Это случалось и раньше, когда его спрашивали о впечатлении от группы или от конкретного иностранца. Но теперь разговор касался иного. Речь шла о том, что он уже взрослый человек, гражданин своей страны, что мир расколот на два враждующих лагеря и «каждый советский человек» обязан в этой ситуации сделать свой выбор. Что ему, Азадовскому, конечно же, доверяют, но этого недостаточно. Он должен написать расписку в том, что готов помогать органам. Разумеется, все это относится лишь к его работе в «Интуристе» – ничего иного от него не потребуется. В разговоре принимали участие еще несколько человек; один из них был тот самый «Николай Михайлович».
Прямых угроз в этом разговоре не было, хотя и произносились фразы о том, что «стоит подумать о будущем», звучали напоминания о комсомольском билете, о прошлогоднем проступке, на который органы милостиво закрыли глаза.
Растерявшись и с ужасом думая о том, что может случиться, если он сейчас откажется, Константин под диктовку написал то, что от него требовали.
После этого он продолжал водить по городу немцев, австрийцев, швейцарцев… И после каждой работы писал, как и раньше, отчеты. Прошло еще одно лето. Никто к нему более не обращался, и никаких дополнительных расспросов о его подопечных не было.
Однако осенью 1962 года его вызывали в «Интурист» и стали задавать вопросы, уже не имеющие отношения к иностранцам. Интересовались его ленинградскими друзьями и знакомыми, людьми его круга. Он дал всем, о ком его спрашивали, весьма лестные отзывы. Недовольство сотрудников было налицо. С ним довольно сухо попрощались.
Выйдя