Глава 5
Кристе приписывают бешенство, а заводчик собирается поймать её с Жулькой и вернуть домой
Малыш, малыш, в каждого из вас Бог посадил собственника. Даже самые маленькие несмышлёныши, едва встав на лапки, тут же начинают извечную битву за право обладать СВОИМ. Ты помнишь наш первый конфликт? Знаю, помнишь, ты запомнил его на всю жизнь. И хотя преподанный урок навсегда отбил у тебя желание бороться с хозяином за материальные блага, ты до последнего дня считал такое положение вещей не слишком-то справедливым.
– С чего это нужно отдавать кому бы то ни было свою косточку – думал ты в тот памятный вечер. Славная говяжья мосалыга уже была порядком обглодана, когда ты принес её под кухонный стол и развалился там, мешая ужинавшим домочадцам. Попытки выпихнуть тебя не удались – ты лежал камнем. Тогда дочка попробовала отшвырнуть косточку ногой. Ты зарычал и прихватил зубами её тапочек, давая понять: сейчас тебя лучше не трогать. Пришлось лезть под стол мне. Но едва моя рука приблизилась к твоему сокровищу, как снова послышался откровенно злобный рык, и возле моей руки клацнули зубы.
– Ах ты такой-разэтакий – громко и сердито возмутился я. – Прочь в свой угол!
А так как ты и не подумал выполнять приказание и продолжал скалиться, я, недолго думая, взял свой брючный ремешок и пару раз чувствительно огрел тебя по наглой спине. Ты выскочил с костью в пасти, рассерженно сверкая глазами. Ещё один ремешок – и ты отправился-таки восвояси. Я, держа наготове ремень, двинулся следом, и как только косточка оказалась на полу, опять протянул к ней руку. Ты опять заворчал, но уже зубы не выставил. Я взял костяху – ты не двигался, лишь глухо протестовал, поглядывая на орудие насилия.
– Вот так-то – строго сказал я, кивнув на ремень. – Будешь знать, как на хозяев звериться.
Мне совсем не хотелось тебя обижать, но иногда как в собачьей, так и в человечьей жизни разговор с позиции силы бывает единственно верным.
В этот вечер тебя лишили обычной пайки, а на следующий день я снова дал тебе косточку и тут же потребовал её отдать. Ты послушался беспрекословно, но обиженное выражение твоих глазюк было достойно кисти живописца. Тебя по очереди похвалили все наши домашние и угостили вкусненьким. Больше ты никогда никому из нас не перечил, если требовалось отдать пищу. Но кто сказал, что при этом в тебе умерла жажда