«Но у последнего подлюжки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства; проснется оно когда-нибудь, – и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело».
Где же ты?
Зазвучи, отзовись, русское сердце!
О мире всего мира
«Имейте в себе соль и мир имейте между собою».
«О Мире всего мира». Не будет ли его моление одной из величайших утопий? Так говорит очевидность. Но сердце и действительная сущность продолжает повторять эти высокие слова, как возможную действительность. Если прислушаться к голосу поверхностной очевидности, то ведь и все заповеди окажутся неисполнимой утопией. Где же оно – «Не убий»? Где же оно – «Не укради»? Где же оно – «Не прелюбы сотвори»? Где же оно – «Не послушествуй на ближнего своего свидетельство ложно»? Где же исполнение и всех прочих простых и ясно звучащих основ Бытия? Может быть, какие-то умники скажут: «К чему и твердить эти указы, если они все равно не исполняются».
Каждому из нас приходилось много раз слышать всякие нарекания и предостережения против утопий. От детства и юношества приходилось слышать житейские советы, чтобы не увлекаться «пустым идеализмом», а быть ближе к «практической жизни». Некоторые молодые сердца не соглашались на ту «практическую жизнь», к которой их уговаривали «житейские мудрецы». Некоторым юношам сердце подсказывало, что путь идеализма, против которого их остерегали старшие, есть наиболее жизненный и заповеданный. На этой почве идеализма и «житейской мудрости» произошло множество семейных трагедий. Кто знает, в основе чего легли многие самоубийства – эти самые неразумные разрешения жизненных проблем. Ведь «житейские мудрецы» не остерегли вовремя молодежь от страшного заблуждения, приводившего даже к самоубийству. Когда же эти, постепенно обреченные, молодые люди спрашивали старших, будут ли в предполагаемой практической жизни исполняться Заповеди Добра? – старшие иногда махали рукой, кощунственно шепча – «все простится». И возникало между этим «все простится» и заповедями жизни какое-то неразрешимое противоречие. «Житейские мудрецы» готовы были обещать все, что угодно, лишь бы остеречь молодежь от идеализма. Когда же юношество погружалось в условную механическую жизнь, то даже книжники и фарисеи всплескивали руками. Но спрашивается, кто же повел молодежь на кулачный бой, на скачки, на развратные фильмы? Не сами ли «житейские мудрецы», со вздохом повторяя – «не обманешь – не продашь», усердно создавали разлагающие условия жизни. Когда-то говорилось: