– Во благо Гурану или лично тебе, жрец?
Борох рассмеялся сухим, дребезжащим смехом.
– А где та грань, сын мой, что отделяет мои интересы от интересов Империи? Впрочем, сказано уже достаточно. Я хочу попросить тебя, сын мой. Не приказать, ибо ты в душе отверг служение, я чувствую это. Печально, но с этим уже ничего не поделать. Поэтому я прошу – умри достойно. Как положено мужчине.
Больше Борох не сказал ни слова. Вышел, тихо притворив за собой дверь.
Сколько раз за прошедшее время Алкет вспоминал этот разговор? Днем и ночью в его голове звучал голос Бороха, повторявший правильные, умные вещи. Все верно, приход демона оказал большую помощь Империи, но и в немалой степени дискредитировал ее в глазах всех – от благородного сословия до простого серва. Если сейчас состоится показательная казнь отступника – это несколько приглушит возмущение народа.
Годы, проведенные во служении, не могли не сказаться на чувствах Гарда. Он привык думать о себе, как о частице большого общего дела – и потому сейчас мысль о предстоящей смерти воспринимал спокойно. Он сделал то, что счел нужным – и ошибся. Бывает. Закон определил наказание, и приговор будет приведен в исполнение. Нет сомнений, что Триумвирату нужно было это деяние, но даже верховный жрец не мог прямо приказать – только подтолкнуть, создать условия, спровоцировать. Разумеется, у него это получилось. Теперь Триумвирату необходима его смерть. Вот об этом Борох мог сказать прямо – лидер сильнейшего магического сообщества Гурана мог позволить себе отправить подчиненных на смерть, если того требовали высшие интересы. И делал это не раз. Так что его откровенность – лишь облаченный в сочувственную форму приказ.
Небо стало совсем светлым. Еще одно утро…
Загремел замок. Алкет удивленно оглянулся – еду должны были принести лишь вечером, для посетителей тоже еще слишком рано. Может, его решили дополнительно покормить? Постоянное чувство голода не особенно раздражало Гарда – над ним не издевались намеренно, еды было не больше и не меньше, чем полагалось заурядному узнику. Просто для могучего тела служителя, уже много лет не терзавшего себя строгим постом, этой плошки жидкой каши и куска хлеба было явно недостаточно.
Чуть пригнувшись, чтобы не зацепиться за низкую притолоку, в комнату вошел воин. В латах, с мечом и кинжалом. За ним – второй, тоже с ног до головы облаченный в сталь. Третья