Пироги и пиво, или Скелет в шкафу. Уильям Сомерсет Моэм

о жилищах рабочего класса, о которых явно была гораздо лучше осведомлена, чем жена священника, так что я мог беспрепятственно наблюдать за Эдуардом Дриффилдом. Он разговаривал с леди Ходмарш. По всей видимости, она рассказывала ему, как нужно писать романы, и рекомендовала ему книги, которые он обязательно должен прочесть. Он слушал ее, казалось, с вежливым интересом, время от времени вставляя какое-нибудь замечание – слишком тихо, чтобы я мог расслышать, а когда она отпускала шутку (она это делала часто, и нередко не без успеха), он усмехался и поглядывал на нее с таким видом, как будто хотел сказать: «А эта женщина вовсе не такая уж дура!» Мне вспомнилось прошлое, и я спросил себя – любопытно, что он думает об этом великолепном обществе, о своей прекрасно одетой супруге, такой деловой и уверенной в себе, и об изящной обстановке, в которой живет? Я размышлял о том, не вспоминает ли он с сожалением свою полную приключений молодость, нравится ли ему все это или под его дружелюбной вежливостью скрывается страшная скука? Вероятно, почувствовав, что я на него смотрю, он поднял на меня глаза. Его задумчивый взгляд, мягкий и в то же время испытующий, остановился на мне, а потом – на этот раз ошибки быть не могло – он вдруг снова мне подмигнул. В сочетании со старым, морщинистым лицом это было не просто неожиданно – это ошарашивало: я не знал, что делать, и на всякий случай улыбнулся.

      Но тут герцогиня вмешалась в разговор на другом конце стола, и жена священника повернулась ко мне.

      – Вы знали его много лет назад, ведь верно? – спросила она тихо.

      – Да.

      Она оглянулась, не слушает ли нас кто-нибудь.

      – Знаете, его жена боится, как бы вы не пробудили в нем старых воспоминаний, которые могли бы причинить ему вред. Он ведь очень слаб и может взволноваться от любой мелочи.

      – Я буду очень осторожен.

      – Просто удивительно, как она о нем заботится. Такая преданность – всем нам пример. Она понимает, какое бесценное сокровище находится на ее попечении. Ее самоотверженность невозможно описать.

      Она еще понизила голос:

      – Конечно, он очень стар, а со стариками иногда бывает нелегко, но я ни разу не видела, чтобы она потеряла терпение. Она по-своему не меньше достойна восхищения, чем он.

      На такие замечания трудно что-то ответить, но я чувствовал, что ответа от меня ждут.

      – Я думаю, при данных обстоятельствах он выглядит прекрасно, – пробормотал я.

      – И всем этим он обязан ей.

      После обеда мы перешли в гостиную и продолжали разговор стоя. Через две-три минуты ко мне подошел Эдуард Дриффилд. Я в это время беседовал со священником и, не в состоянии придумать ничего лучшего, восхищался прелестным видом из окна. Обратившись к хозяину, я сказал:

      – Я как раз говорил, как живописен этот ряд коттеджей там, внизу.

      – Отсюда – да. – Дриффилд бросил взгляд на их неровный силуэт, и его тонкие губы изогнулись в иронической усмешке. – В одном из них я родился.