– Не балуйся, Констан!
– Мама красивая, очень красивая…
– Ну конечно. Тихо, она поет.
Мадлен, как и вся остальная публика, вела себя очень беспокойно. На ее лице – обычно бесстрастном – появилось выражение восхищенного удивления. Золотой голос Снежного соловья звучал все громче. Он был сильным, чистым, нежным, звонким, звучным, тягучим, и было просто невозможно не задрожать от волнения, сильного и неудержимого. Такое волнение испокон веков охватывает людей, когда они сталкиваются с чем-то идеальным.
Искусством я жила, любовью,
Зла никому не причиняла!
Я помогала всем несчастным,
Которых в жизни я встречала.
Я, веря в Бога всей душою,
Его в молитвах прославляла.
И на алтарь, к святыням в храме,
Цветы с поклоном возлагала…[4]
Мадлен, услышав за спиной какое-то шуршание, обернулась. К своему превеликому удивлению, она увидела, как в ложу заходят Лора и Жослин Шардены, а вслед за ними – Лоранс и Мари-Нутта, дочери-близняшки Эрмин. Они все четверо, выразительно показав своей мимикой, что извиняются за то, что опоздали, тихонечко заняли свободные места в ложе. Констан, обрадовавшись тому, что снова видит своих бабушку и дедушку и сестер, издал восторженный возглас.
– Тихо! – поспешно прошептала ему Мадлен, глядя на новоприбывших с одновременно радостным и растерянным видом.
Лора Шарден, как обычно, блистала. Ее светлые – почти белые – волосы были завиты колечками, одета она была в платье из серого шелка, шею ее украшало превосходное ожерелье из мелкого жемчуга, а в ушах сидели хорошо сочетающиеся с этим ожерельем сережки. Взгляд лазурных глаз, поблескивающих от охватившего ее чувства гордости, был прикован к фигуре ее удивительной дочери – Снежного соловья. Поцеловав Констана, она быстро уселась на то из кресел, с которого сцену было видно лучше всего.
Ария из оперы «Тоска» заканчивалась. Сразу же за ее последними нотами последовали бурные аплодисменты. Эрмин посмотрела на дирижера. Этот ее сольный концерт, программа которого была составлена самой певицей при активном участии Лиззи, включал в себя отрывки как из классических, так и из наиболее известных современных американских и французских произведений. Полились колдовские звуки арии «Летняя пора» – одной из наиболее знаменитых арий оперы «Порги и Бесс». После того как автор этой оперы, Джордж Гершвин, умер в 1937 году, это произведение часто передавали по радио.
«Тошан обожает эту арию, и я посвящаю ее ему – ему, моему возлюбленному», – подумала Эрмин.
Поддаваясь начавшей охватывать ее меланхолической томности, Эрмин добавила в свою манеру исполнения трогательные нотки, в которых чувствовалась безграничная нежность. Ее голос, способный резко взлететь к вершинам своего диапазона, стал более ласковым и теплым. Он удивительно гармонично сочетался с сопровождающей его неторопливой музыкой.