времени, часто лишая возможности нормального отдыха. «Опять у меня стала побаливать голова (и сейчас болит), – сообщал он в письме к сестре. – Был у доктора, он осмотрел меня внимательно и нашел, что я вполне здоров, но у меня начинается малокровие “на почве”, как он выразился, “усиленной психики”. Он мне категорически запретил сидеть по ночам долее 12 часов, махая руками на мои доводы, что это невозможно. Дал мне какие-то капли: может быть они и помогли бы, если бы [меньше] работы… Впрочем, как будто лучше»[119].

      Научные исследования очень скоро сделают Снесарева известным, выдвинут его “имя” в число наиболее выдающихся туркестанских офицеров Генерального штаба. Из письма к сестре: «Возвратился я из Индии и принялся за то, что мне дали как причисленному к Генеральному штабу. Незаметно для меня работа, мне поручаемая, становилась серьезнее и важнее и вскоре я занял, так сказать, исключительное место. Тут подошли мои работы в печати, мое пение, занятия в учебных заведениях… все это создало мне привилегированное положение в Ташкенте и сделало меня персоной…»[120]. Снесарев, безусловно, являлся частью ташкентской элиты – особой группы ученых, литераторов, общественных деятелей, которая в литературе получила название «ташкентские интеллектуалы»[121]. Эта группа оказала большое влияние на формирование в России общего взгляда на роль и значение туркестанской окраины, а также на выработку принципов административной политики непосредственно в Туркестанском крае.

      Следует заметить, что научная деятельность, хотя и принесла Снесареву известность и авторитет, но, вопреки расхожему мнению, мало способствовала его служебной карьере. В этом заключался один из парадоксов того времени, связанных с реалиями русской императорской армии. Это было следствием установившихся консервативных взглядов в армии на офицеров, занимающихся литературной деятельностью. Долгое время считалось, что для офицеров служба в строю и писательские экзерсисы – понятия несовместимые. Как замечал А. И. Деникин, «начальство по большей части относилось к «балующим пером» с большим предубеждением»[122]. Определенные проблемы могли возникнуть в этой связи и у Снесарева, активно сотрудничавшего с прессой. Неслучайно, к примеру, после перевода Снесарева в Петербург, его тесть В. Н. Зайцев в одном из писем деликатно интересовался: «Как смотрят на твои литературные труды в Главном управлении Генерального штаба?»[123].

      Нетрудно заметить, что несмотря на известность как военного писателя, Снесарев к началу Первой мировой войны имел для офицера Генерального штаба довольно посредственный служебный рост. До войны он не успел покомандовать полком, в то время как другие офицеры Генерального штаба, выпускавшиеся из академии практически одновременно с ним, уже командовали полками и даже бригадами. С учетом возраста Снесарева, – в 48 лет все еще занимал скромную должность начальника штаба дивизии, это отставание было еще значительнее. Общий командный ценз Снесарева