Милиция постреливала по паникёрам, больше для видимости, сам видел, как милиционеры, разогнав толпу выстрелами, набивали «сидоры» продуктами. На центральной площади один пьяный дед помочился на статую Ленина напротив обкома партии. Его тут же шлёпнули.
Я разжился консервами и двумя буханками хлеба в опустошённом советскими гражданами продмаге и отправился на вокзал.
Мною владели двоякие чувства. Как я ждал этого часа, часа крушения Советской власти, уже не чаял, уже не надеялся, и вот оно – кровавое и хаотичное мельтешение эпохи, дурачки солдатики, что едут на верную погибель, ополоумевшие от предстоящей неизвестности мирные жители. Не так я себе это представлял.
Я, конечно, далёк был от фантазии про воспрянувший духом русский народ, который единым порывом сбросит опостылевших большевиков и начнёт строить новую свободную жизнь. Насмотрелся в Гражданскую, как крестьяне, столь обожаемые петербургскими и московскими профессорами, нас, их от большевиков защищавшими, этим же большевикам при первом удобном случае сдавали. Насмотрелся, навоевался, больше не хочу. Но вот так, под немецким сапогом, лапотно шапку снимая и в три погибели кланяясь какому-нибудь Гансу-Вильгельму. Как бы не прав Каминьский, не может быть в наше время государства без диктатора, без палки, хоть советской, хоть немецкой.
На вокзале царила полнейшая вакханалия. Штатские и военные орали друг на друга, НКВД и след простыл, всё пространство пола была заставлено чемоданами, тюками, ящиками, набитыми всякой ненужной дрянью. На перроне, посреди толкотни, сидела в обнимку с кактусом красивая дама, похожая на актрису и ревела в голос. Вдоль составов стояли редкие солдатики с винтовками, мрачно курили и упорно делали вид, что всё в порядке.
Ну что ж, мне к панике не привыкать, научили комиссары. Я побродил вокруг составов, выбрал литерный вагон и нагло скомандовал часовому: «Наркомфиндел!». Тот дёрнулся, поправил винтовку на плече, но в вагон пропустил.
Я не ошибся. В вагоне ехали партаппаратчики, судя по приглушенным разговорам, спешно эвакуированные из Белоруссии. Я вручил проводнику шмат сала и первач, взятые из дома.
– Пеняйте на себя, если документы проверят по дороге, – хмуро сказал проводник.
– Документы нормальные. Когда трогаемся?
– Не знаю, скажут. Постельного белья не дам.
– Перебьюсь, – я вышел в тамбур. В тамбуре курил высокий человек, одетый, несмотря на жару, в плотную байковую рубашку, на вид моих лет.
– Из Минска? – я тоже закурил.
– Из Витебска, – человек недоверчиво посмотрел на меня. – Зампредгорисполкома Штыло.
– Не волнуйтесь, – сказал я. – Я в ревизионном управлении служу наркомфиндела. Возвращаюсь в Москву из командировки.
– Домой,