– Не сожрут. Мы, как из воды вылезем, вонь-травой намажемся. Комары да мошка ее страсть как не любят.
– И я – не очень-то…
Позади, на болоте, с грохотом лопнул наполнившийся дурно пахнувшим газом пузырь. Князь оглянулся:
– Ого! Болотники-то уже тачку дареную завести пытаются. Флаг им в руки!
– Чего делают?
– Да так… Милая, а ты там, в трясине-то, не боялась? Ну, неужели вообще никакого страха не чувствовала?
– Боялась, – помолчав, тихо призналась Хильда. – Но поначалу только. Как увидела, что болотники повозку нашу себе утащили, так и поняла – отпустят они нас, на донышко не утянут.
И как это все в ней уживалось? Вера в Иисуса Христа (пусть в виде арианства, отрицающего единосущность Христа и Бога-отца и необходимость отделенной от всей остальной общины Церкви) спокойно соседствовала с уважением к «старым богам» и вот, даже – к болотным духам. Впрочем, чего удивляться-то? Любого – почти любого – современного человека возьми – он будет вполне искренне считать себя православным и при этом носить чисто языческие амулеты со знаками Зодиака. Ходить на Пасху в церковь – и не соблюдать посты, а из всех многочисленных церковных символов знать только крашеные яйца.
Готы, да и не только готы, а и многие недавно принявшие христианскую веру народы все же не забывали своих старых богов. Не хотели забывать, как официальная церковь не билась.
– Нет, точно рыба! Князь скривил губы:
– Ты еще скажи – какая! Форель или хариус?
– М-м… хариус слишком хитер, чтоб сейчас из воды прыгать, а для форели, пожалуй, – мелковата, – подумав, промолвила Хильда. – Уклейка или подъязок. Но речка – точно там есть. Да ты слышишь – журчит!
Вот теперь наконец-то и Рад услыхал шум близкой реки, а супруга, проворно юркнув в кусты, уже спустилась вниз, к излучине, на песчаный пляжик.
В лунном свете серебрились, играя на перекатах, волны, а сразу за ними, под обрывом с раскоряченной черной сосной, мерцал отражениями звезд омут.
Туда и нырнули… Ох, и водичка же оказалась! Холодная! Зуб на зуб не попадает. Впрочем, вскоре привыкли.
– Давай – до того берега и обратно, – вынырнув, азартно крикнула Хильда.
Рад улыбнулся, сверкнул зубами:
– Да что тут плыть-то? Ну, ладно, давай.
Нанырялись, накупались, наплавались, юная княгиня даже выстирала одежду, развесила на кустах – сохнуть.
– Эй, родная, а не поторопилась? Что же мы – голыми на сырой земле спать будем?
– А хоть бы и так, ночка-то теплая. А на холме травы густые, высокие… Да и ветерок – комаров-мошку сдует.
– На холме говоришь… Господи, что ж у тебя мурашки по коже… Замерзла, милая?
– Замерзла. Погрей… Не здесь, на холме… побежали!
Набегались, упали в траву – высокую, теплую, мягкую… Ах, как она щекотала плечи, как пахла… горьковато – лавандой, и сладко – клевером, и еще – пряно – иван-чаем, ромашками.
Не