– Ему необходимо задержаться, – попытался Мишель изобразить беспечность.
– Но ваш papa задержится здесь ненадолго. Он непременно нас нагонит, вы даже не успеете по нему соскучится.
Кэти недоверчиво посмотрела в глаза корнету.
И тут морозную тишину разорвал нестройный винтовочный залп. Мишель оглянулся на дверь, передёрнул плечами. А когда снова посмотрел на свою юную собеседницу, ещё раз вздрогнул. И было отчего: крохотная хрупкая девочка исчезла. Перед ним стояла маленькая сморщенная старушка. Вмиг посеревшее, покрывшееся скорбными морщинками личико, ничуть не походило на детское.
– Папочка… – всхлипнула она.
Мишель подыскивал слова, чтобы успокоить девочку, разуверить, обмануть, но она вдруг с размаху бросила красавицу куклу на пол и исступлённо принялась топтать её.
– Папочка! Папочка! Папочка! – истерически кричала она.
«…Солдаты жалости не знали,
окурки и кровь на полу,
ногами топтала я куклу,
что дал мне Каледин в тылу…», – вспомнил Никита бабушкино стихотворение.
Плюшевый зайка в его руках смотрел жалобно, как бы говоря:
– Почему мы, игрушки, чаще всего страдаем от ваших взрослых игр? В чём мы виноваты?
Все пять лет супружества, Никита прятал на даче игрушечного зайца и фотографии, с которыми расстаться почему-то было жаль, а Лильке показывать не хотелось. Здесь же, в секретере, обретались стихи, написанные тоже давно, тоже не жене. Да и заяц серенький… Если б его увидела Лилька, то наверняка обиделась бы, ведь женщина, особенно русская, всегда болеет единоличностью.
В пламени огня заяц скрючился, почернел, его правая лапка откинулась в сторону, будто посылая воздушный поцелуй своему инквизитору. От неё. Прощальный. А была ли любовь, если обыкновенный плюшевый заяц превратился в фетиш?
Сверху, на сгорающего в любовном онгоновом огне зайца, легли стихи, фотографии. И ещё стихи. И ещё. Бумага стала чёрной, свернулась и смотрелась словно траурная кайма вокруг живого портрета огня. Сжигать себя – дело, оказывается, совсем не простое. Пусть стихи, написанные когда-то другой девушке, не имели никакого отношения к сегодняшней жизни, только это была неотделимая часть человеческой души. Так стоило ли сжигать память, уничтожать прошлое, из которого вылепилось существующее сегодня?
– Лавры Гоголя спать не дают? – тихий голос вернул его к камину, к холодному летнему вечеру.
Никита скосил глаза. Рядом в другом каминном кресле уютно устроилась Лиля.
Вот так всегда! Она умела приходить незаметно, напоминать о себе в самые нежелательные минуты. Все годы их семейной жизни протекали вроде бы ровно и гладко, но всё же бывали такие вот минуты, когда жизненно необходимо было остаться один на один с одиночеством. Говорят, что одиночество – хорошая вещь, если есть человек, которому можно сообщить по секрету, что одиночество – хорошая вещь! Таким незаменимым