– Стимульнемся, брат!
Налили по рюмке. Я нюхнул и «аж заколдобился» – в точности как ильфовский старик, нюхавший собственную портянку. Дух у спирта портяночным и был. Редчайшей разило мерзостью.
– Слушай, Вася, а его вообще-то пьют?
Вася как раз тоже нюхал свою рюмку. И ответил мне мимикой, которую стоит, пожалуй, разложить на множители. Нормальную реакцию носа на вонизм он задавил мощным усилием воли, устремленной к празднику души. Но не до конца задавил и чуток все же скуксился, отчего детское недовольство собой (не выдержал экзамен на взрослого) смешалось на Васином лице с искренним удивлением мерзопакостностью напитка.
– Ты сам-то его пил?
Вася нехотя качнул головой – вполовину отрицательного жеста.
– Честно, брат, скажу: не пил. Но выпью!
Его решимость вдохновила меня. Я чокнулся своей рюмкой с его и выдохнул:
– Будем?!
Вася мужественно поднес к губам хрустальное зелье и… отставил рюмку.
– Нет, пожалуй, надо развести.
А я-то уже выдохнул. И так не хотелось вдыхать. Я любовался на свет растворенным хрусталем и не вдыхал, пока Вася не булькнул рюмку в стакан и не долил туда воды из графина.
– А-а-ах! – Вот какой получился у меня вдох. В стакане произошла мгновенная перестройка: хрусталь превратился в пахту, выпал чудный осадок – густой, чистый творог, ровно в полстакана! Осторожно, священнодействуя, точно лаборант, Вася слил жидкую фракцию обратно в рюмку. Муть. И даже не голубая. Ну, нетушки, я со своим хрусталем не расстанусь.
– Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман! – Продекламировал я. – Будем?!
Вася опрокинул в рот свою мутоту, я победно взглянул на него и в один глоток заглотнул свой хрусталь.
Веничке Ерофееву на электричке «Москва – Петушки» явно такого напитка «принимать на грудь» не приводилось. Я будто проглотил сразу двух вражеских снайперов. Они одномоментно пальнули изнутри мне в оба уха. Я заморгал, оглушенный, зажмурился на миг, а когда открыл глаза, то узрел метнувшегося Васю – тень его. И не понял, куда это он и зачем. Но уже через секунду понял и, зажав одной рукой рот, рванул следом. Желудок сжался и, похоже, вывернулся, как у каракатицы, но выход наружу я ж ему перекрыл. Спасибо Васе, он распахивал передо мной двери, хотя одна рука у него также была при деле. От его каюты до борта – всего ничего, каких-то метров десять (может быть, это Васина предусмотрительность, подумал я, в рентген-кабинете мы бы опарафинились), однако сложность состояла в том, что нужно было на полном ходу сделать поворот четко на 90 градусов, а скорость-то, скорость ведь близилась к критической. Стимулированный на всю катушку, на весь творог, выпавший в осадок не в стакане, а во мне, я чуть не обогнал Васю. К финишу, к борту мы пришли, считай, вместе. Ну и «под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди» дружно спели «Травиату» и вернулись в каюту, трудно дыша, как и положено после бурного