– Понятно, – сказал Богдан, – вам нужно было получить сведения об институте из первых уст, и вы нашли только меня и Терентьева. А что остальные? Я почти десять лет ни с кем из бывших сотрудников не общался. Расскажите мне что-нибудь о них.
– Остальные либо совершили суицид, либо пропали в неизвестном направлении, либо спились. Некоторые выглядят вполне благополучно, но ведут себя странно. Например, я пытался пообщаться с Плохоцким, но он не сказал мне ни слова.
– Стесняется своего ярко-зеленого языка, – пояснил Овчинников. – Он у Сени к тому же еще и светится в темноте, как лампочка.
– Удобно, – сказал Владимир Евгеньевич.
– Возможно, – вздохнул Богдан, – но из-за этого Сеня стал жутко застенчивым. Поэтому и молчит все время.
Рязанцев хотел было спросить, какие проблемы имеются у самого Богдана, но решил проявить тактичность.
– Я слышал, что около шести лет назад пропал бывший директор НИИ Степан Комиссаров, – сказал полковник, меняя тему. – Вы ничего не знаете о его судьбе?
– Он пошел в лес и не вернулся. Это все, что я знаю, – ответил Овчинников. – Но если вы хотите знать мое личное мнение, то он либо был убит Утюговым и его приспешниками, либо его держат в обширных подземных помещениях института. Причем там чем глубже, тем меньше это похоже на научный институт и тем больше – на какие-то древние катакомбы времен язычества. Я думаю, в этих казематах можно найти много интересного. В частности, там есть карцер, и Утюгов со товарищи сажают туда людей даже за мелкие провинности. Страшное место.
Лицо Овчинникова исказила судорога.
– Но никто не жалуется на нарушение прав человека, потому что все хотят вернуть себе прежний облик, – сказал Рязанцев. – Я правильно понимаю?
– Не только, – покачал головой Богдан, – некоторые мечтают стать сверхлюдьми.
– А это возможно? – аккуратно уточнил полковник.
– Думаю, нет! – твердо сказал Овчинников. – Да, они умеют здорово ломать геном, встраивая как искусственно созданные гены, так и гены других живых организмов, но испоганить – не значит создать что-то хорошее. Все эти опыты деструктивны по своему содержанию. В них нет ни полета души, ни гуманизма. И хоть многие в институте мечтают о том, что им выдадут пилюлю вечной жизни, я в это не верю.
Оба собеседника выпили еще по чашке кофе.
– Кстати, – сказал Богдан, – будете встречаться с Утюговым, обязательно спросите, куда подевалась его дочь.
– Я спрошу, – пообещал полковник. – Мне и самому хотелось бы это знать. Кстати, вы не знаете, у пропавшего Комиссарова случайно не было романтических отношений с исчезнувшей дочерью Утюгова?
Богдан искренне удивился.
– Вроде бы нет, – ответил он, – наш бывший директор вообще был влюблен именно в науку. Биотехнологии были его страстью.
Рязанцев кивнул и допил третью чашку кофе. Ему чем дальше, тем сильнее