Она спустила Лорда с поводка и тот побежал по бульвару, вынюхивая только ему понятные следы.
– Что дальше будем делать? – спросила она, все-таки еще немного неуверенная, слишком быстро стали развиваться события, и неожиданный приход Сергея именно в тот момент, когда он оказался нужен, когда он в буквальном смысле ее спас, казался каким-то чудом, незаслуженным чудом, а чудеса имеют свойство надолго не задерживаться.
Он бросил на нее короткий, какой-то изучающий (как ей показалось) взгляд. И коротко улыбнулся.
– Ты вернешься досыпать, я на пару часов съезжу в агентство, потом вернусь… если не возражаешь.
Настя ощутила жар в щеках. С языка чуть не сорвалось: “Как я могу тебе (именно тебе) возражать?”
– Нет, – сказала она вслух, – Совсем не возражаю.
– Ну и отлично.
– А потом?
– Потом что-нибудь придумаем, – неожиданно он тихонько приобнял ее за плечи, и Настя поймала себя на желании прижаться к нему теснее, так прижаться, чтоб уж не отпускал.
Все те зимние месяцы, холодные, пасмурные, серые, она, оказывается, только этого и ждала – чтобы он оказался рядом и вот так просто, непринужденно обнимал ее за плечи.
И совсем уж неожиданно она ощутила, что готова разреветься. Разреветься от облегчения…
Он пришел. А значит, все будет хорошо. Наконец-то все будет хорошо.
* * *
– Вот что, – Сергей взял ее лицо в ладони, взгляд его был внимателен и серьезен, – Ты мне не нравишься.
– Ну спасибо. Совсем-совсем? – Настя не могла отвести от него глаз, прервать зрительный контакт. Сколько времени они не виделись – полтора месяца, два? Скорее, два столетия…
…Слово он сдержал. Уехал на “Фольксвагене” в свое агентство (или куда там еще, словом, по делам), а она, вернувшись в квартиру вместе с Лордом, действительно прилегла на диван и незаметно для себя вздремнула на пару часов. Проснулась, взглянула на часы и уже взяла в руки смартфон, чтобы проверить входящие или отправить Волконскому смс-ку, как он сам позвонил в дверь.
– Предлагаю съездить пообедать за город, не против?
“Как это я могу быть против?” – подумала Настя. Но ответила другое.
– Непременно за город?
Он кивнул.
– Знаю одно неплохое заведение. Рядом сосновый бор. Можно будет после и прогуляться.
– Хорошо, как скажешь.
Он коротко чмокнул ее в лоб (“Как ребенка”, отметила она).
– Тогда собирайся.
Заведение оказалось очень приличным рестораном (в том же здании, на верхних этажах располагался мотель, но в настоящий момент необходимости в мотеле не было). После довольно сытного обеда направились прогуляться по бору, обозначенному как “парк”, там нашли скамейку (импровизированную, сработанную из стесанного поверху бревна), и там-то Волконский, взяв ее лицо в ладони, выдал свое “Ты мне не нравишься”.
– Ни капельки?
Он тихонько отвел от ее щеки выбившуюся из прически прядь волос.
– Я неправильно выразился. Мне не нравится, что с тобой происходит.
Она ощутила, что лицо начинает пылать. (Проклятый “испанский стыд”)
– Я была вчера не в себе…
– Не только вчера,– сказал он серьезно, – Во-первых, ты очень похудела… что при твой комплекции совершенно лишнее.
Настя страдальчески вздохнула.
– А во-вторых?
– Во-вторых, судя по всему, ты редко бываешь на свежем воздухе.
И с этим нельзя было поспорить.
– У меня было что-то вроде депрессии, – вяло сказала Настя, вскинула голову, посмотрела на своего спутника в упор, – Ты хочешь сказать, мне нужно… к психиатру?
По его губам скользнула легкая (еле заметная, но она все же заметила) улыбка.
– Ну, не до такой степени. И подсаживаться на таблетки тебе, пожалуй, тоже ни к чему. Просто пора, видимо, менять режим.
Настя невольно фыркнула.
– У меня вообще нет никакого режима.
– Будет, – пообещал Волконский.
Она усмехнулась.
– Ты за этим проследишь?
– Именно. Прослежу, – опять приобнял ее за плечи, привлек к себе. Она совершенно этому не воспротивилась. Давно ее так не обнимали. Так… надежно, что ли. И в то же время – властно, но этой власти она не опасалась. Она совсем была не против такой власти над собой.
* * *
… Хрупкая, уязвимая, доверчивая, маленькая… Неожиданно он ощутил сильнейший прилив нежности к девочке, прижавшейся к нему, и именно у него, Волконского, ищущей защиты от враждебного мира, который ее едва не погубил. И следом за этим (а может, и одновременно с этим) он почувствовал дуновение леденящего (к счастью, недолгого) ужаса – что могло с ней, Настей, произойти, если б он не поддался голосу